Сотис. Сириус. Восход Сириуса знаменовал праздник разлива Нила в начале ахета, сезона обильного урожая и возрождения. В древние времена это происходило в июле, но за много лет ось земли успела сместиться, и вот однажды утром Сотис взошел в начале августа.

На самом деле именно сегодня. И выглядит Сотис совсем как тысячи лет назад, когда воды Нила в очередной раз широко разлились, и древние египтяне собрались на праздник, и кто-то из них оставил на скале дипинто, которое тысячи лет спустя обнаружили два аспиранта.

Я смотрю на точку, где исчезла звезда, – веснушка на розовой щеке горизонта.

И так же как древние египтяне, вижу в этом некий знак.

В моем календаре очень много умерших людей.

Услышав звон будильника, я выуживаю телефон из кармана штанов-карго. С этой разницей во времени я совсем забыла выключить напоминалку. Еще не вполне очухавшись ото сна, я открываю сегодняшнее число и читаю имена: Айрис Вейл. Ким Ын Э. Алан Розенфельдт. Марлон Дженсен.

Я закрываю глаза и делаю то, что делаю каждый день в эту минуту: вспоминаю ушедших в мир иной.

Они были моими клиентами. А теперь стали историями, которые я должна сохранить.

В моем ряду все спят. Я убираю телефон в карман штанов и осторожно, стараясь не разбудить, переползаю через женщину справа – йога для авиапассажиров, – чтобы пройти в туалет в хвосте самолета. Попав в туалет, я сморкаюсь и смотрю на себя в зеркало. Беру пригоршню бумажных салфеток и открываю дверь, собираясь вернуться на место, но вижу, что крошечная кухонька забита бортпроводниками. Они стоят вплотную друг к другу, чем-то напоминая насупленную бровь.

При моем появлении они сразу замолкают.

– Мэм, – говорит один из них, – пожалуйста, займите свое место.

Я снова перелезаю через спящую женщину и пристегиваю ремень безопасности. Чья-то ладонь накрывает мою, наши пальцы встречаются. Я прислоняюсь к плечу Уайетта, вдыхая знакомый запах, по-хозяйски касаясь мужской руки просто потому, что могу себе это позволить. Несмотря на все события последних недель – начиная с безуспешной попытки залатать дырявое решето моего брака и кончая поездкой в Лондон, чтобы доставить письмо Вин; начиная с моего спонтанного решения отправиться в Египет, воссоединения с Уайеттом и извлечения саркофага, – этот момент кажется одновременно и историческим, и неотвратимым.

Уайетт сонно моргает и неторопливо улыбается.

– Куда ты ходила? – спрашивает он хриплым спросонья голосом.

Но тут над головой вспыхивает свет, и салон сразу оживает.

Во второй раз на моей памяти у меня состоялся один из самых тяжелых разговоров в жизни. После того как я сообщила Уайетту, что Мерит – его дочь, он уставился на меня так, будто ему изменил слух. Впрочем, чего еще я могла ожидать? Узнать такое спустя пятнадцать лет! И естественно, первым предположением Уайетта, так же как и Брайана, было то, что я обманула его.

Пожалуй, это единственное, что их объединяло.

Я попыталась заполнить звенящую тишину. Рассказала Уайетту о мамином пребывании в хосписе. Рассказала о нахлынувшем на меня чувстве потерянности и внезапном появлении Брайана. О том, как переспала с Брайаном, потому что забыла, каково это – снова почувствовать себя живой, потому что устала от постоянных забот и хотела – пусть на одну ночь, – чтобы кто-то позаботился и обо мне. Я рассказала о своей беременности. Рассказала о том, как спустя год мы с Брайаном поженились.

А еще я рассказала о Гите и дне рождения Мерит, когда Брайан не вернулся отметить его с нами. Рассказала о том, как уехала из дому, решив, что покидаю его навсегда, но не сбылось. Рассказала о Вин и ее потерянной любви, о том, как искала Тана Бернара и нашла его, Уайетта. О том, как Мерит вошла в нашу спальню с тестом ДНК и как все язычки замка сразу встали на место.

Я рассказала, как в последнюю минуту поменяла билет до Бостона на билет до Каира, потому что он, Уайетт, имел право узнать о Мерит.

Когда я закончила, мокрая от пота рубашка прилипла к спине. В гробнице не было воздуха. У меня все заледенело внутри – насекомое, застывшее в янтаре. Наконец Уайетт поднял голову. Выражение его лица было настороженным.

– Ты обнаружила, что беременна, и тебе ни разу не пришло в голову, что ребенок мог быть от меня?!

Я не знала, как объяснить Уайетту, что, когда умирала мама, время стало будто резиновым: часы плавно переходили в дни и все казалось нелинейным. Я не знала, как объяснить, что была буквально в кусках после расставания с ним и поэтому, к своему стыду, банально использовала Брайана. Как объяснить, что я тонула в туманном будущем, а потому ухватилась за кого-то, на кого могла опереться? Что, забеременев, я действительно решила, будто ребенок от Брайана? Ведь гигантская неоновая стрелка судьбы показывала лишь одно направление.

Поэтому я не стала ничего объяснять.

У Уайетта на скулах заиграли желваки.

– Неужели меня можно так легко забыть? Или ты была такой чертовой эгоисткой?!

Уайетт протиснулся в узкий проход, его шаги эхом отдались в соседней погребальной камере, где он скрылся.

Оставив меня. Что, положа руку на сердце, я вполне заслужила.

Я сползла по стене с изображением убитых горем венценосных родителей и разрыдалась. Нефертити и Эхнатон потеряли одну любимую дочь, а я – почти всех, кто мне дорог. Я не имела права в чем-то обвинять Уайетта. Для него мой поступок в лучшем случае был тупостью, а в худшем – предательством. Либо пятнадцать лет назад я так быстро выкинула Уайетта из головы, потому что наши отношения ничего не значили, либо у меня был холодный расчет спрятать от него собственную дочь. Я представила, как Уайетт стремительно выходит из гробницы и отдает ключи сторожу. Возможно, через тысячу лет туристы будут приходить сюда, чтобы посмотреть на мое мумифицировавшееся тело: «Здесь лежит женщина, разрушившая собственную жизнь».

Прошел час, прежде чем я услышала знакомые шаги в сторону погребальной камеры. Уайетт сел рядом со мной, прислонившись спиной к каменной стене:

– Куда ты направлялась, когда в первый раз убежала из дому?

Из всех вопросов, которые он мог задать, этого я ожидала меньше всего.

– Не знаю. У меня не было никакого плана. – Я проглотила ком в горле. – Но, думаю, это был долгий-долгий бег на месте, поскольку я знала, что если остановлюсь, то окажусь там, где ты.

В этой гробнице, где время, казалось, застыло, я ждала секунды, недели, целую жизнь, пока не почувствовала, как Уайетт накрыл ладонью мою лежавшую в пыли руку.

– Однажды я уже потерял свою любовь и не собираюсь делать этого снова, – тихо произнес он. – Я хотел бы увидеть свою дочь.

– Дамы и господа! – объявляет голос по громкой связи. – Капитан только что сообщил, что мы собираемся объявить плановую чрезвычайную ситуацию. Пожалуйста, слушайте бортпроводников и выполняйте их указания.