– Записка? – спросил Годфри, хмуря брови.

Я кивнула:

– Чудесный молодой цыган. Я уверена, что он все сделает как надо.

Брэм помрачнел, когда Годфри в двух словах объяснил подоплеку.

– Записка была адресована сельскому священнику?

– Да, он сможет прочитать латынь и организовать группу спасения.

Писатель на секунду замолчал.

– Но… тот человек за столом, весь в черном. Я познакомился с ним в первый мой визит в селение. Он и есть местный священник.

Нет удара страшнее, чем тот, который отнимает последнюю надежду.

Так предполагаемый граф был сельским пастором?

Неужели всё в этом проклятом замке и соседней деревне – лишь видимость и издевательство?

Мы с Годфри с ужасом посмотрели друг на друга. Ноги мне отказали, и я покатилась бы вниз по лестнице, если бы компаньоны не подхватили меня под локти.

А как же тот милый цыган? Он-то должен был знать, что священник находится тут же, в зале, – уже когда он играл на своей жалкой скрипке, кланялся, прижимал руку к сердцу и забирал мое серебро и записку Годфри.

Мой первый флирт закончился полным провалом. Немой, как же! Если я когда-нибудь встречу этого обманщика, то схвачу его и стану лупить скрипкой по голове, пока он не взмолится о пощаде.

Ступени, ведущие вверх, теперь казались чрезмерно крутыми и многочисленными, и каждый пролет приближал нас к темницам без всякой надежды на свободу.

Медведь остановился у одной из дверей и кивнул Брэму Стокеру. Наш друг ни на секунду не забыл о своей роли незнакомца: он поклонился, пожал руку Годфри и поцеловал мою на прощание.

– Очень приятно. Был крайне рад встретить соотечественников в этих загадочных местах, – сказал Брэм, поворачиваясь лицом к темному провалу, за которым находилась его спальня. Без лишних церемоний он забрал одну из свечей в канделябре и был таков.

Медведь затворил за гостем дверь и, не скрываясь, задвинул засов. Затем он двинулся дальше по темному коридору и остановился у следующей двери, в которой Годфри узнал свою. Адвокат взял мою руку и сжал ее:

– Не падай духом, Нелл. Темнее всего перед рассветом…

Он зажег спичку и раскурил остаток сигары, прежде чем удалиться в предписанную ему темноту, где ждали потухшие свечи.

Медведь запер и его покои, и тут же зашаркал к моей двери. Меня утешало, что наши с Годфри комнаты хотя бы сообщаются между собой. Брэм же остался взаперти один, не имея возможности обмениваться с нами информацией. Беспокоясь о нашем единственном союзнике, я упустила из виду, что провожатый привалился к холодной каменной стене и извлек что-то из кармана широких штанов.

Это была грубо изготовленная бутылка, из каких в замке пили люди низкого сословия. Я с отвращением увидела, как чудовище делает глубокий глоток из горлышка и вытирает губы рукавом, очевидно не в первый раз заменявшим ему салфетку.

На мгновение грубиян удовлетворенно прикрыл глаза, потом отделился от стены и открыл мне дверь.

Я проскользнула в темноту и повернулась, чтобы захлопнуть дверь за собой. Но она не сдвинулась с места!

Как и Медведь, стоявший на пороге, пошатываясь из стороны в сторону вместе с пламенем на свечах своего канделябра.

– Спокойной ночи, – сказала я, навалившись на дверь изо всех сил.

Он толкнул створку в обратную сторону без малейшего усилия. Я отскочила в глубь комнаты, и дверь гулко ударила о стену.

– Уходите! – Мне пришлось повысить голос. – Татьяна…

Имя хозяйки не произвело никакого эффекта. Дикарь поставил канделябр на ближайшую поверхность, которой оказался столик в углу, и продолжил движение в глубь комнаты, отхлебывая из бутылки, как и в моем прошлом кошмаре.

Все время пребывания в замке я боялась, что мне предначертано стать жертвой кровавого ритуала вроде того, на который мы нарвались в катакомбах Парижа. Я не опасалась за свою девственность, потому что считала, что безумные поклонники дьявола предпочтут девственницу. Но сейчас, глядя в пьяное похотливое лицо Медведя, я поняла, что, возможно, меня ждет судьба похуже смерти, прежде чем наступит собственно смерть – которую я сочту избавлением. Впрочем, став свидетельницей кровавых пыток, примененных в подземелье безумцами к своим же соратникам, я сомневалась, что может быть нечто хуже погибели от их рук.

Неотвязное приближение Медведя заставило меня отступить в сторону огромной кровати, и другой страх проснулся у меня в груди. Там, под тяжелым покрывалом, лежала свернутая кольцами веревка из простыни, наше средство побега. То есть мне грозило не только надругательство, но и потеря единственной ниточки, последней надежды на спасение. Этот страх заставил меня прекратить отступление.

– Стой! – рявкнула я.

Медведь замер, но его ухмылка подсказала мне, что это лишь начало, потому что он принял мои действия за капитуляцию. К каким женщинам он привык? Наверняка к цыганкам, которых выдают замуж в невообразимо раннем возрасте и которых за плату предлагают чужим мужчинам. Проклятый варвар снова запрокинул голову с бутылкой, чтобы промочить горло, причем половина напитка стекла по бороде на рубаху.

Через секунду он схватил меня за косы, и горлышко ненавистной бутылки встретилось с моими зубами. Медведь сильнее потянул меня за волосы, чтобы откинуть мне голову назад и влить мерзкую обжигающую жидкость прямо в глотку. Просто невероятно, что мужчина, которого я уже оттолкнула в прошлый раз, полез ко мне снова!

Я поперхнулась и закашлялась, чувствуя, как легкие горят от попавшего в них жгучего яда. Ледяная влага разлилась по подбородку и груди, а глаза заслезились так, что даже проклятое чудовище превратилось в размытое пятно – которое было, впрочем, приятнее на вид, чем реальная форма приспешника Татьяны. Увы, даже теперь я не могла не заметить, что монстр улыбается! Медведь начал бормотать что-то на незнакомом языке, причем, судя по тону, он не ругался, а, напротив, уговаривал – что еще больше напугало меня. Получалось, он думает, будто я соглашусь на его отвратительные авансы, будто мне должно понравиться его присутствие в моей комнате и спирт, льющийся мне в горло и на рубашку.

Его слова сделались распевными, а указательным пальцем правой руки он качал теперь туда-сюда, как маятником, в такт повышая и понижая голос.

Вероятно, алкоголь оказался еще крепче, чем я думала, потому что голова у меня начала кружиться, и теперь я видела перед собой два пальца вместо одного. И вообще, вся массивная фигура моего обидчика начала расплываться; на мгновение он перестал быть похожим на себя и превратился в Джеймса Келли, бросающегося на меня в парижской морской панораме, перед тем как я окончательно потеряла сознание от хлороформа. Невозможно забыть эти безумные стеклянные глаза. Особенно когда они снова маячат передо мной! Возможно, мой слабеющий разум сам наложил образ Келли поверх внешности Медведя. Глаза его не мигали и вызывали в памяти бездонные глазки маленькой зеленой змейки, которая когда-то жила у нас дома, но те были темные и яркие, а эти выглядели ледяными окнами, ведущими в глубь отвратительной души. Я поняла, что злодей непременно поступит со мной по-своему. Возможно, он хочет сначала подчинить себе мою волю, но если это не удастся, ему все равно.