Справедливости ради, даже прими он ее во внимание, это ничего бы не изменило. Критическое решение сделал и привел в исполнение Шон Пробст еще несколько недель назад, когда в L1 проложил новый курс и включил двигатель, переводя «Имир» на нынешнюю траекторию. Это был эллипс с очень низким перигеем. С точки зрения орбитальной механики идея была годная, поскольку опиралась на то обстоятельство, что паровой двигатель в таком месте наиболее эффективен – в перигее его и следовало включить, чтобы перейти на ту же низкую круговую орбиту, что и «Иззи». Однако Шон – больной, измотанный двухлетней одиссеей, отрезанный неисправным радио от последних научных идей – мог в своих вычислениях упустить из виду расширение атмосферы.

– Мы нырнем? – уточнил Слава. Этот вежливый эвфемизм относился к сценарию, при котором «Имир» уйдет слишком глубоко в атмосферу и замедлится настолько, что сгорит, став очередной ярко-голубой вспышкой на огненном фоне пиросферы.

– Думаю, скорее всего отразимся, – ответил Маркус. Он имел в виду, что «Имир» отскочит от атмосферы, словно плоский камешек, пущенный вдоль поверхности пруда. – С непредсказуемыми последствиями. Хотя уверенности у меня нет. Все, что сейчас можно сказать – придется действовать не по тому плану, который имел в виду Шон. Планы меняются. Похоже, будет весело.

Предполагая, что Камила может быть начеку – одно покушение она уже пережила, – убийца с обрезом притаился за школьным автобусом, ожидая, когда она выйдет. Между дверью автобуса и школьными воротами была лишь узкая полоса тротуара, так что времени на выстрел у него оставалось мало, нужно было торопиться. Впрочем, поторопился он некстати, выскочив из-за автобуса, когда Камила еще не успела выйти – на лестнице очень легко наступить на полу паранджи, и она спускалась не торопясь. Промедление спасло ей жизнь. Учитель в дверях школы замахал руками, Камила повернула назад. Вместо того чтобы угодить ей между глаз, заряд крупной дроби прошелся по левой стороне лица, выбив одиннадцать зубов, почти оторвав щеку и серьезно повредив челюсть. Хирурги – сначала в Карачи, потом в Лондоне – сохранили большую часть функций языка, воссоздали челюсть из кусочков кости, срезанных с таза, и вставили искусственные зубы. После мирового турне по сбору пожертвований на образование девочек в Афганистане и на племенных территориях Пакистана Камила получила политическое убежище в Нидерландах. На деньги благотворителей со всего мира голландские пластические хирурги приступили к воссозданию лица. Проект был длительный, однако его пришлось прервать, когда Камилу выбрали кандидаткой на Ковчег от Голландии. Никто даже не пытался делать вид, что Жребий был случайный. Очевидно, власти Нидерландов вмешались в процесс, чтобы утереть нос отдельным фундаменталистским мусульманским странам, отказывавшимся выбирать облачников из девушек до тех пор, пока не получат гарантий, что те смогут соблюдать затворничество. Камила в данном случае очень подходила, поскольку отнюдь не сменила образ жизни на западный. Она одевалась очень консервативно, носила хиджаб и закрывала лицо, правда, всегда уклонялась от ответа, что это: подчинение религиозным канонам или способ скрыть шрамы. Камила несколько раз поднимала покрывало, чтобы продемонстрировать шрамы перед телекамерами, а когда ее пригласили на ужин в Белом доме, вышла к столу без хиджаба согласно договоренности с хозяйкой – президентом Соединенных Штатов.

Когда Джулия внезапно объявилась на Ковчеге, произошло воссоединение сорокачетырехлетней экс-президента и восемнадцатилетней беженки. С учетом всех обстоятельств назвать его радостным или хотя бы счастливым было нелегко. Впрочем, факт человеческой природы – некоторые люди легко сходятся между собой. Он самым явным образом подтвердился во время ужина в Белом доме и остался неизменным в Капле-174, где обитала Камила. Там в конце концов поселилась и Джулия, восстановившись после богатого событиями полета на орбиту и пройдя краткий тренировочный курс жизни в космосе.

Капля-174 принадлежала к гептаде, то есть к группе из семи капель, соединенных шестиугольной рамой. Она и пять других капель окружали седьмую, в центре шестиугольника, двадцать четыре часа в сутки служившую столовой и рабочим помещением для жителей остальных капель. В каждой проживало от четырех до пяти человек, и еще двоих запихнули в небольшие каюты в бойлерном конце центральной капли, так что население всей гептады, включая Джулию, составляло двадцать девять человек. Это число увеличилось на единицу, когда Спенсер Грайндстафф пристроился пассажиром на эмке с «Иззи» вместе с техником и запчастями для ремонта маневрового двигателя одной из капель. По окончании работ техник вернулся на «Иззи», однако Спенсер остался и сумел договориться, что ему дадут койку в Капле-215. По мере того, как население обустраивалось, проявилась тенденция к гендерной сегрегации между каплями. 215-я, с населением в основном мужским, была в одной смене со 174-й, преимущественно женской. Смена была вторая, и она – на данный момент по причинам сугубо исторического характера – тяготела к американской культуре. В этой смене спали от точки-восемь до точки-шестнадцать. Первая смена считалась азиатской, третья – европейской. Культурные оттенки подчеркивались пищей – запахами, щекочущими ноздри в столовой «поутру», вкусами, которых с нетерпением ожидаешь «вечером». Поскольку еда в космосе не отличалась разнообразием, речь шла в основном о приправах. Вторая смена пользовалась бутылочками «табаско», первая – пластиковыми пакетиками карри, и так далее.

Чтобы описать соединение капель в группы по три и семь, триады и гептады, капельмейстеры пользовались термином «упаковка». Она упрощала работу «Параматрицы», поскольку число индивидуальных объектов для отслеживания сокращалось. У каппи появлялось больше места для прогулок, а также возможность спастись, если их каплю поразит болид. Тем не менее упаковки крупнее гептад популярностью не пользовались.

– Спенсер, я отдаю себе отчет, что совершенно не разбираюсь в вопросе, – сказала Джулия, – но я совсем не понимаю этого лимита в семь капель. Когда я слушала доклады, меня уверяли, что упаковать можно любое количество капель. Семь выглядит совершенно произвольным числом. И это заставляет заподозрить, что нам не все рассказывают.

– Минутку, госпожа президент, – пробормотал Спенсер. Он непрерывно вводил что-то с клавиатуры.

– Не стоит так меня называть, – возразила Джулия, хотя по голосу чувствовалось, что ей приятно.

Спенсер ударил по клавише ввода своего ноутбука, потом слегка откинулся назад и поправил очки. Глаза его прыгали с одного угла экрана на другой. Затем он поднял взгляд и намного четче объявил:

– Все отключено.

– Ты хочешь сказать – наблюдение?

– Система ситуационного мониторинга, – поправил ее Спенсер и подмигнул.

– Мы с тобой знаем, что это – наблюдение. Все равно что жить в Белом доме при Никсоне. Хотя это устаревший образ, вам не понять. На чем я остановилась?

Камила знала, на чем. Она ни на мгновение не отводила глаз от Джулии и все-все знала.

– На том, что нам не все рассказывают про семь капель.

– Да, Камила, спасибо. Я им не верю. С моей точки зрения это не что иное, как способ атомизировать население. Не дать каппи объединиться в политическую силу – силу, которая послужит единым и необходимым противовесом доминированию централизованной властной структуры «Иззи». Раз уж о ней зашла речь, Спенсер, я хотела бы с благодарностью отметить ту роль, которую ты сыграл в… управлении процессами в сфере информационных технологий. Как сейчас, например. Когда ты предоставил нам возможность побеседовать между собой без того, чтобы ССМ фиксировала каждое наше слово и жест.