class="p1">А л е ш а. Невыгодно.

У х в а т о в. Почему невыгодно?

А л е ш а. Посадить можно. Да только… долго ли усидишь? Ведь планы-то у нас какие? Послушайте — громыхание какое, звон какой по всей стране! Сколько заводов строится, электростанций! Хозяйство такое разворачивается, что… Грамотные люди нужны, образованные. Вы меня посадите, а через несколько лет придет образованный, умный, в очках и скажет: «…Ну-ка, подвинься, хомут малограмотный…» Так зачем же, чтобы мне говорили такое? Лучше же… я сам… Придет время, неучей попрут, мягко выражаясь…

У х в а т о в. Ну-ну, учись, дуракам это полезно.

А л е ш а. Только не все они понимают это.

У х в а т о в. Попрут, говоришь? Сам додумался? Это что? Намек?

А л е ш а. Да нет, не намек. Закон диалектики.

У х в а т о в. Успел нахвататься. Это еще какой такой закон?

С и л а н. А-а-а! Сейчас разъясню. Докладчик из обкома приезжал, так он мне часа два втолковывал. Теперь могу сам…

Б у с ь к о. Силан такой! Силан могеть! Голой рукой не бери!

С и л а н. Значит, так. К примеру, ты, Федор Павлович, зерно. И тебя кто-то посеял… Или, примерно, вот мы — Бусько и я — зернышки. Ты нас посеял. Вырастет из нас кустик. А потом колоски. Ну, натурально, в колосках опять зернышки для нового посева. А от нас что останется? Корешки, которые сгниют в земле. И соломка, которая только годна на подстилку… коровам там, овцам или свиньям. В навоз, короче говоря. На ферму, на подстил. И вся тут диалектика.

У х в а т о в. Контрреволюция — эта ваша диалектика! (Шоферу.) А сегодня пока — вот такое тебе задание: отвезешь их домой. (С издевкой.) Зернышки! Колоски!

А л е ш а. Есть! Отвезу. (Уходит.)

У х в а т о в. А ты, Силан, не мудрствуй! Не забывай, что на твою диалектику есть соответствующие органы, которые еще разберутся что к чему. И не повторяй, как попугай, чуждых тебе слов.

Б у с ь к о. Ясно?

С и л а н. Уразумел! Все! Кляп!

У х в а т о в. А через неделю…

Какая-то наглая муха нападает на Федора Павловича. И целит прямо в лицо.

(Отмахивается.) А через неделю…

Беспардонная муха опять пристает. Она пытается сесть на нос. На нос! Он, Федор Павлович, хотел ее прихлопнуть, но муха попалась изворотливая.

Пой-ма-ать! (Это прозвучало, как команда.) Живьем!

Б у с ь к о. Живьем?!

Бусько и Силан ринулись на муху. Они ее окружали, устраивали на нее засаду, подсиживали, брали «в клещи», сталкивались лбами, по ошибке бомбили свой своего, но победу одержали. Они пленили ее и доставили Федору Павловичу — один за одно крылышко, а второй — за другое.

Б у с ь к о. Вот она, гадюка!

С и л а н. Насекомое, а туда же…

У х в а т о в (рассмотрев муху, зажимает ее в своем кулаке, затем подносит кулак к лицу Силана). Что это?

С и л а н. Муха. (Уверен, что не журавль.) Муха! Ей богу!

У х в а т о в. Дурак! (Подносит кулак к Бусько.) Что тут?

Б у с ь к о. Честное слово — муха! Не сойти мне с этого места.

У х в а т о в. Болты! Ненарезанные! Тут — сила! Власть! (С остервенением растирает в кулаке муху.) Вот! (Показывает.) Муха? И видимости не остается, если попадает в кулак. Вы поняли?

Бусько и Силан переглядываются, подтягиваются.

С и л а н. Как не понять?

Б у с ь к о. Теперь, конечно, все понятно.

У х в а т о в. То-то же, мухоловы! (Достает папиросу «Казбек», ложится на кушетку.)

Силан и Бусько, стараясь опередить друг друга, подносят зажженные спички. Ухватов прикуривает, пускает дымок. Скрестив на груди руки с папиросой между пальцев, любуется струйкой дыма. Бусько и Силан стоят за кушеткой над Ухватовым, склонив горестно головы — один вправо, другой — влево, как в почетном карауле.

Б у с ь к о. Понял, Силан? Горит…

С и л а н. Понял. Горим? А?

Оба одновременно набирают полную грудь воздуха и синхронно тяжело вздыхают.

У х в а т о в. Чего вздыхаете, как опоенные лошади? Через неделю чтоб тут были! А теперь — по домам! Семенной фонд. Зернышки. Колоски. Я вам покажу диалектику.

Б у с ь к о  и  С и л а н а  будто ветром сдуло. Послушные! Спустя какое-то время Ухватов выглядывает в окно, нежно аукает. С улицы басом и тенором откликнулись протяжным воем Бусько и Силан. Прекрасный дуэт под занавес.

Еще от автора

Говорят, будто бы люди всегда думали. Сами. Вроде бы такое уж свойство человека. И я так соображаю: думать надо.

«Юмор — признак зрелости и здоровья нации». Кто-то разумный сказал. Не подумав, такого не скажешь.

«Мы всех зовем, чтобы в лоб, а не пятясь, критика дрянь косила. И это лучшее из доказательств нашей чистоты и силы». Подумал, написал и подписался: Маяковский.

«Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым». Карл Маркс написал. Мудро сказано. В этом оптимизм нашего прогресса. Как же не вспомнить и полезнейший совет Владимира Ильича Ленина: «Учиться у уроков истории, не прятаться от ответственности за них, не отмахиваться от них». Кому адресованы эти слова?

И нам! И нашим детям! И внукам!

Если граждане смеются над своими вчерашними пороками, промахами или недостатками — значит, они выше тех промахов, они морально здоровые, чистые. Честь и хвала тому обществу, которое воспитало чувство юмора у своих граждан.

«Человек проходит, как хозяин

Необъятной Родины своей…»

И если человек чувствует себя в доме постоянным хозяином, а не квартирантом, не временным жильцом или случайным гостем, то он и заботится обо всем доме. Он не пройдет равнодушно мимо щели в окне, в стене, в фундаменте в даже в крыше. Он поправит, отремонтирует, законопатит щели, чтобы не продувало, чтобы не было сыро, не просквозило, не знобило, чтобы уютно жилось в любую пору года. Если сатирик обращает внимание на какие-нибудь недоделки в своем доме, что ему не нужно доказывать, что он хороший, что он наш, свой. Никто в этом не сомневается.

А потому, окрыленные сознанием этого, ринемся в эпилог.

Эпилог

Логическое завершение судьбы Ухватова и его отношений с подопечными пришло двадцать лет спустя. Если не больше. Сейчас точно не упомню. Это тоже случилось давно. Да ведь важно не когда, а что и как произошло — после тех драматических событий.

Не сложилось между ними ни пылкой любви, ни прочной дружбы. Федор Павлович человек был трудный, честолюбивый и потому всегда ждал особого к себе отношения; властолюбивый, крутой, он любил, как говорится, верхом проехать да со шпорами.

По служебной лестнице никто из них не поднялся. А Федор Павлович оказался даже под лестницей.

В приемной Бусько — секретарь-машинистка  С т е л л а, обворожительная девушка, которая во всем пытается обогнать прогресс. Она только что приступила к работе. Конечно же, начало рабочего дня — это проверка собственного туалета. Она, как истый гусар перед императорским смотром. Проверила прическу, глядясь в зеркало, что вмонтировано в дверь шкафа с внутренней стороны. Шкаф колченогий. Неустойчивый. Как нарочно, приспособлен вместо постамента для