— То же самое вы видите во мне?

— Вы не Билли Кид, мистер Констебл, даже близко с ним не стояли. Но меня тревожит, что когда-нибудь вы возомните себя им. Судьба Билли доказывает, что, возомнив себя Кидом, можно лишиться жизни.

Теперь в скрытности Боб не видел особого смысла. Надевать маскхалат было незачем. Свэггер плеснул на ладонь воды из фляжки и смыл краску, чтобы пройти через последнее испытание со своим собственным лицом, а не с лицом джунглей.

Описав на квадроцикле большой круг, он приблизился к долине Одинокого дерева с запада, гадая, опередил ли его Энто. Ирландец, гонимый яростью, страхом и жаждой отмщения, наверняка поехал напрямую, это где-то около четырех миль; а в кружной дороге были все семь миль. Поднявшись на гребень, Боб увидел само Одинокое дерево, для поздней осени еще слишком пышное; его листья трепетали на ветру и словно переливались, подставляя солнцу то темную, то светлую сторону.

Свэггер спустился по склону, изучая безликий ландшафт. Долина представляла собой неглубокую чашу с заросшей травой, накрытую ледяным мрамором бегущих с запада облаков, на фоне синего-синего неба. Никаких признаков жизни видно не было, легкий ветерок приносил лишь шелест трущихся друг о друга стеблей травы.

Боб направился прямо к дереву, но, не доезжая, остановил квадроцикл и слез. Свэггер чувствовал слева под мышкой тяжесть «ЗИГ-Зауэра», а в правой руке — семимиллиметрового «ремингтона». Это была винтовка Чака, охотничье оружие, способное поражать крупных животных на большом расстоянии; патроны к нему напоминали сигары. Судя по всему, это новшество представили на рынок не специалисты по баллистике, а маркетологи; промышленности требовалась новая продукция, и в данном случае получилась просто конфетка. Правда, при отдаче винтовка лягалась почище мула, зато пуля летела быстро и точно и, попав в цель, обладала более чем достаточной энергией. Чак рассказывал, что как-то подстрелил антилопу на дистанции больше пятисот ярдов, так ее, бедняжку, от удара аж перевернуло в воздухе.

В тени, чуть к востоку от дерева, Боб присел на корточки и застыл, как полагается снайперу, если он на открытом месте, и опустил козырек кепи к солнцезащитным очкам, скрывающим глаза. Он подставил Грогану свою спину.

Все, что должно было дальше произойти, определялось характером одного человека: Энто. Истинный снайпер подкрался бы поближе, прицелился и выстрелил. Такой была боевая задача, обязанность, работа, даже для наемника. Боб вспомнил строчку из поэмы: «Наемные солдаты, они получили жалованье, пошли в бой и погибли». О какой войне шла речь? Ах да, о Второй мировой. Те ребята остановили немцев ради денег. И сделали это профессионально: ни тщеславия, ни лишних движений, ни ненужных церемоний, ни упоения собственными успехами, ни жалости к себе.

Но Энто… У него имелась прямо-таки маниакальная потребность во внимании и одобрении. Наверное, как личность он был слишком велик по армейским стандартам, даже для такой необыкновенной части, как 22-й отдельный парашютно-десантный полк. Возможно, в нем жила жажда смерти. Взять, к примеру, тот случай, когда он впал в немилость в Басре: Грогану следовало заранее увидеть надвигающуюся беду, и у него было достаточно времени, чтобы отступить, замести за собой следы — в конце концов, именно так работает армия, — но он упрямо продолжал допросы с пристрастием, увеличивая счет побед. Поэтому англичанам в конце концов пришлось его нейтрализовать; можно винить их в нежелании терпеть человека, который по большому счету одерживал победу в той войне, хотя и омерзительными средствами, но так устроен современный мир, и у генералов и политиков смелости взять на себя ответственность не больше, чем у щенка. В то же время виноват и сам Гроган, ведь более скромный профессионал, преданный делу, нашел бы способ продолжать свою деятельность, но уже не так рьяно. Нет, это не для нашего Энто. Он хотел гореть на костре, из огня раздавая интервью.

Боб сидел и ждал; наконец из рации послышался голос ирландца.

— Сукин сын, ты убил моих товарищей! — крикнул Энто.

Связь была громкой и отчетливой. Какое-то время Гроган ругался, бушевал и кипел. Когда он остановился перевести дыхание, Боб произнес:

— Ты опустил ту часть, где твои дружки планировали меня убить. Мы стреляли только в тех, кто собирался выстрелить в нас. Это ты, сержант-знаменщик, расставил своих дружков по местам, так что их смерть лежит на тебе, а не на мне.

— Сволочь! — бросил Гроган.

— Но Энто по-прежнему хочет получить пленку. Энто обязан ее получить.

Гроган помолчал и спросил:

— Ты не отослал ее со своим приятелем?

— Нет, — соврал Свэггер. — Потому что Боб по-прежнему жаждет денег. Боб в них очень нуждается.

— Продажная твоя душа, — пробормотал Энто. — Когда все флаги спущены, все речи произнесены, а все воины отправлены в дома для умалишенных, единственное, что остается, — это деньги.

— В точку, — отозвался Свэггер.

— Ха, — усмехнулся Гроган, довольный своей тирадой.

— Где ты? — поинтересовался Боб.

— Я по-прежнему на месте кровавого побоища. Должен был подобающим образом похоронить своих ребят. Неужели ты думаешь, что я мог оставить их шакалам?

Боб знал, что ирландец оставил своих друзей шакалам.

— А ты сейчас где? — осведомился Гроган. — Я принесу тебе деньги, как только удостоверюсь, что второй стрелок не прячется поблизости.

— Если ты не в курсе, то он давно уехал.

— Я видел в бинокль, как он поднимался на гребень. Пленка не у него, точно?

— Точно. Это мой старый друг. Он сделал свое дело. Я опасался, что ты его подстрелишь, и поскорее выпроводил. Я хотел, чтобы все было так, как должно: только ты и я.

— Честно и открыто, — заметил Энто.

— Выставляй на своем навигаторе азимут сто тридцать четыре на восток, проедешь около четырех миль и окажешься на краю другой долины под названием Одинокое дерево. Как только заберешься на гребень, увидишь дерево. Оно там одно. Я буду под ним, с винтовкой наготове. Свяжешься со мной по рации и сообщишь, где находишься. Кстати, ты по-прежнему голый?

— Нет, — ответил Энто. — Поимей же совесть, черт бы тебя побрал!

— На гребне ты должен быть голый. Голый и безоружный, я буду следить за тобой всю дорогу. Ты спустишься, остановишься в пятидесяти ярдах от дерева и на этот раз отойдешь от своего драндулета не на десять, а на сто шагов.

— Ты такой умный, снайпер, и поэтому прокололся. В одну секунду я добрался до машины, в следующую уже скрылся.

— Тебе упростило задачу то, что тебя прикрывал покойный Имбирь. Но да, ты прав, я совершил глупый промах. Я стар и ошибаюсь все чаще. На этот раз ты ляжешь на траве и раскинешь в стороны руки и ноги. А я заберу деньги.

— И оставишь пленку.

— Нет.