Они увидели женщину, стоящую возле плиты и что-то помешивающую в маленьком котелке. Остро пахло какими-то травами. Хозяйка была бедно одета, и обстановка тоже казалась бедной. Женщина не удивилась их приходу и молча ждала, что они скажут.

– Я подумала, – не слишком решительно начала Катарина, – что вы могли бы мне помочь.

– Откуда ты узнала про меня? – медленно спросила женщина.

– Слышала, – неопределенно произнесла Катарина.

Женщина равнодушно кивнула.

– Говори, что тебе нужно.

– Не дадите ли вы мне какое-нибудь средство… Дело в том, что я больше не желаю иметь детей.

Женщина внимательно посмотрела на Катарину, а затем перевела взгляд на испуганное лицо Инес.

– Кто это? Зачем говоришь о своем деле при ней?

– Это моя подруга, – поспешно ответила Катарина. – У меня нет от нее секретов.

– Зато у нее от тебя – есть!

Услышав такие слова, Инес залилась краской негодования и стыда.

– Неправда, Кэти! У меня нет от тебя никаких секретов! Пойдем отсюда!

Катарина замерла в нерешительности.

– Не уходи, – остановила Катарину женщина, – ведь ты пришла по важному делу.

– Верно, – сказала Катарина, – я должна остаться. И ты оставайся, Инес.

Женщина усмехнулась.

– Ты умеешь добиваться своего! Значит, не хочешь иметь детей… Были трудные роды, ты боишься потерять здоровье или твой муж не в состоянии прокормить большую семью?

Катарина покачала головой. Женщина кивнула.

– Знаю. Ты не хочешь огорчать одного человека…

Глаза Катарины ярко заблестели, и она сжала в руке конец вуали.

В минувшее воскресенье Рамон пришел в их дом и обедал с ними. Она была рада его видеть и в то же время мучилась, чувствуя, что, по мере того как Эрнан старался сблизиться с братом, сердце последнего все сильнее сжималось в тугой болезненный комок. Сначала и гость, и хозяева держались несколько натянуто, но вскоре вино, а также крепкое пиво развеселили Пауля и Эрнана, развязав им языки. Пауль сразу смекнул, какую выгоду может сулить это неожиданно обнаружившееся родство, и закатил настоящий пир.

Эрнан был искренне рад тому, что у него появился брат, пусть и священник, как со смехом добавил он. С довольным видом муж Катарины заявил:

– Зато всех последующих наших детей будешь крестить именно ты!

Катарина увидела, как исказилось лицо Рамона, когда он услышал слова брата. Его смятение длилось всего лишь миг, но она заметила это, как, впрочем, заметила и Эльза, весь вечер не сводившая глаз с Катарины и Рамона.

Хотя Рамон старался не смотреть на жену своего брата, изредка они все же встречались взглядами, и тогда по телу молодой женщины пробегала теплая волна. А вот от взгляда Эльзы что-то больно сжималось и холодело внутри.

– Да, – сказала Катарина, приложив руки к пылающим щекам, – так и есть.

– Он странный человек, – заметила хозяйка дома, – всегда носит черное, и душа его закрыта для всех… кроме тебя. Твое сердце стремится к нему, но ты не хочешь обманывать мужа. – Она помолчала. – Средство я тебе дам, только жизнь невозможно остановить, как нельзя избежать судьбы. В твоей душе живет вечный вопрос: будешь ли ты с ним?

– Вы правы, – с глубоким вздохом прошептала Катарина.

– Что мне тебе сказать, – медленно промолвила женщина, не поднимая глаз. Она продолжала помешивать варево. – Твои препятствия на пути к этому союзу велики, а его – еще больше. Потому отвечу так: и да, и нет, моя красавица.

Она вынула откуда-то маленький мешочек и подала Катарине, а потом объяснила, как использовать средство.

– Сколько я должна заплатить? – спросила Катарина.

– Ничего. Судьбу невозможно купить.

Однако молодая женщина положила на стол кошелек.

– Глупые вы, – продолжила хозяйка едва ли не с жалостью, и обратилась к Инес: – Почему ты бегаешь от любви? Она все равно настигнет тебя!

Инес вздрогнула, покраснела, но ничего не сказала.

Они с Катариной вышли на воздух. Припекало солнце, слышался привычный шум воды. Инес выглядела расстроенной и потрясенной.

– Зачем ты это сделала, Кэти! – в отчаянии произнесла она. – Зачем обратилась к ведьме!

– Эта женщина вовсе не ведьма, – упрямо возразила Катарина. – Она помогает людям.

– Она говорила ужасные вещи!

– Ничего ужасного, Инес. Любая правда ужасна, если посмотреть ей в глаза.

– У меня нет от тебя секретов, Кэти!

– Я тебе верю. Но про меня она говорила правду. Ты сама слышала.

Они помолчали. Потом Катарина продолжила:

– Я совсем запуталась. Хотя бы они не были братьями…

– Ты не виновата в том, что аббат снова вошел в твою жизнь, – сказала Инес, прикоснувшись к руке подруги. – Я верю, что ты не хочешь обманывать Эрнана.

– Не хочу. И в то же время мне его не жаль. Возможно, потому что он не страдает?

– Мне нужно уйти от вас. Быть может, поступить в какую-то мастерскую – ведь я умею шить, вышивать и даже ткать ковры, – невпопад произнесла девушка. Она думала о своем.

– Зачем? Разве тебе плохо с нами? Я не раз говорила: давай попробуем поискать для тебя мужа! Даже Эрнан как-то обмолвился об этом.

Инес остановилась. Внезапно сквозь мечтательность и наивность проступил суровый облик монахини, загадочная скорбь существа, обреченного на заточение в невидимых стенах одиночества и молчания.

– Нет! – твердо и резко произнесла она. – Я никогда не выйду замуж!

День прошел как обычно: утренние службы, капитул, трапеза и множество дел. И никогда еще мысли Рамона не были так далеки от того, что он делал.

Как могло случиться, что его жизнь в монастыре сделалась тенью другой – той, что протекала в миру?! Аббат Монкада сотню раз задавался этим вопросом и никогда не находил ответа.

Рамон умело управлял обителью, тщательно вел дела, но он существовал сам по себе, и братья вряд ли смогли бы назвать его своим духовным отцом. Монахи видели его указующий перст, но он не умел ни утешать, ни вдохновлять.

Наступил вечер; по небу растекались кровавые струйки заката. Рамон подошел к окну. Завтра ему вновь предстоит обедать в доме Пауля Торна. В монастыре знали, что у аббата есть родственники в городе, и спокойно воспринимали его отлучки.

Несколько раз Рамону удавалось уклоняться от приглашений, но вчера Эрнан прислал записку, где сообщалось о том, что он хотел бы переговорить с Рамоном «об одном важном деле». Вспомнив об этом послании, аббат Монкада поморщился. Рамон любил аккуратность во всем, и его письмо поражало красотой и четкостью. Катарину в монастыре тоже научили писать грамотно и изящно. А вот почерк Эрнана был небрежным, слог – далек от совершенства, к тому же его послание грешило ошибками. Было видно, что его никогда не занимали книжные науки.