Корней произнес притворно спокойным голосом, прекрасно понимая, что главный разговор у него произойдет не тут. И даже предвкушая этот… Главный… Разговор.

Аня влетела в квартиру Высоцкого, чувствуя себя огнедышащим драконом, которому нужно либо извергнуть длинный язык пламени, способный выжечь все вокруг, либо придется взорваться изнутри…

В голове смешалось разом все — стыд, страх, злость… Даже ярость…

Аня, умевшая «тише мыши», хлопнула входной дверью так, что та отлетела… И жалко было лишь, что не Высоцкому в нос. Стянула с плеч куртку, не повесив ее аккуратно, как делала всегда, а просто бросив практически под ноги.

Не заботясь о чистоте полов прошла по коридору, останавливаясь между дверью в свою комнату и кухней…

Стояла с минуту, осознавая, что дышит так громко и тяжело, что это отчетливо слышно практически во всей квартире…

И одинаково сильно хотелось сделать две вещи — метнуться в спальню, сгрести свои шмотки и исполнить «просьбу» благодетеля — свалить на все четыре стороны… А еще дождаться, когда он придет… И метнуть чем-то.

В наглого… Непозволительно наглого мужчину, посмевшего так унизить… Ни за что!

Сделав порывистое движение в сторону закрытой двери, девушка резко развернулась, чтобы подойти к столу, уткнуться в него основаниями ладоней, уставиться в столешницу, продолжая тяжело дышать и смотреть…

Не знала, сколько так провела, но пыл не схлынул, когда из-за оставшейся открытой двери услышала, что на этаж приехал лифт, что оттуда вышли… Что неспешно шагая, приблизились к квартире…

Что зашли… В отличие от нее, спокойно повесили пальто, а не швырнули его…

И снова шли…

Теперь уже по коридору до кухни…

Аня боковым зрением фиксировала, как Высоцкий… Показательно спокойный… Подходит к раковине, берет один из стаканов с верхней полки, набирает отфильтрованную воду, не спеша пьет, ставит на место…

Несомненно, слыша ее тяжелое дыхание и понимая, что девушка на взводе, обходит стол с другой стороны, повторяет ее позу, и когда Аня поднимает взгляд — хмурый, скорее всего кажущийся ему истеричным, смотрит в ответ убийственно холодно.

— Час сейчас который? — и спрашивает так же. Убийственно.

— Вы что себе позволяете? — и если раньше Аня собиралась кричать, извергать пламя и метать стаканы… То ответный вопрос получился близким к шипению, а глаза сузились. — Вы кем себя возомнили? Вы… — она начала, чувствуя, что пламя течет по венам, начиная отзываться яростной дрожью.

— Час. Сейчас. Который? Аня.

И вместо того, чтобы пойти на попятные, чтобы позволить ей излить эту ярость. Несомненно, заслужено адресованную ему… Высоцкий перебивает, чеканя слово за словом свой же вопрос.

— Да какая разница?! — ожидаемо получая вместо ответа истеричный вскрик и стук девичьей ладони по столу.

Будь на нем посуда — подпрыгнула бы, а так только сначала закачалась, постепенно увеличивая амплитуду колебаний, а потом упала на бок ваза с одним из Захаровых букетов.

Аня и Корней следили, как она сначала описывает круг, постепенно освобождаясь от воды, а потом катится к краю, соскальзывает, разлетаясь на полу между ними на миллион осколков, хороня под ними цветы…

И если Высоцкий только хмыкнул, Аня почувствовала новый прилив ярости.

— Час ночи. Аня. Ты какого черта по парковкам шляешься? Ты кем меня считаешь? Ты нахрена врешь?

И каждый из последующих вопросов Высоцкого звучал максимально грубо. Непозволительно. Впрочем, как и все его поведение этой ночью.

— Мне вещи собрать или так уйти, а вы следом выбросите? — И Ане нестерпимо захотелось идти на принцип до конца. Впервые за время общения с Высоцким она чувствовала, что ее ярости хватит. И боли хватит. И обиды…

— Успеешь собрать. Не волнуйся. Сначала только объясню тебе пару истин. Напоследок.

— Не нужны мне ваши истины…

Аня будто выплюнула, жалея, что ваза уже валяется у ног. Иначе… Зарядила бы. Ей-богу. Все равно ведь умирать.

— Я заметил, что не нужны. Ведешь себя, как…

— Как кто? — Высоцкий вроде как решил сдержаться, но Аня не дала. Самой казалось, что чем больше гадостей услышит от него, чем больше сейчас возненавидит, тем легче будет потом…

— А как сама считаешь? Как можно назвать девушку, которую ночью на парковке приходуют? Свет бы хоть выключили. Эксгибиционисты хреновы…

— Это. Не ваше. Дело. Вы…

— Я, Аня, просил тебя об одном — проводить ночи в квартире. Это было сложно? Тебе было принципиально? Так не терпелось, что до кровати не дошли?

— Да не собирались мы до вашей кровати доходить! Господи…

Аня снова сорвалась на крик, готовая в любой момент зарычать. Ведь это она должна на него наезжать. Она должна требовать с него ответ за поведение. Она должна тыкать носом в то, что позволил себе лишнего, что пусть завуалированно, но только что сравнил с девушкой пониженной социальной ответственности, а она… Стоит и оправдывается.

— То есть предел твоих мечтаний — на заднем сиденье? Башкой о дверку биться и машину покачивать, пока не затошнит?

— Боже… Что ж вы за человек-то такой…

Высоцкий же умел одной фразой бить так, что земля из-под ног. И этой тоже ударил больно. Потому что ни черта это не предел ее мечтаний. Это жестокая реальность, которая пришла в ее жизнь по его вине.

— Адекватный, Аня. В отличие от тебя и твоего ухажора.

— Это не ваше дело! Вообще не ваше! И вы не имели права! Ни со мной вот так, ни ему…

— Я взял тебя у бабушки в состоянии..

— Да я не корова!!! — Высоцкий только начал, а Аня тут же перебила, крича громче, чем все разы до этого. А ведь стоило бы сдержаться. Стоило бы подумать о том, как ее поведение выглядит со стороны, что завтра будет стыдно, но не было сил. — Не. Корова. Вы меня не брали у бабушки в состоянии. Я человек. И я имею право…

— Ведешь себя, как… Дура малолетняя…

Не дав договорить, Корней произнес, глядя на девушку с прищуром. Она распалялась с каждой фразой все сильней — это было видно. Не понимала только, что и он так же. Тоже все сильней. И тоже близок к тому, чтобы взорваться. Только его взрыв будет куда более тяжелым. Для обоих.

— А я такая! Дура! И малолетняя! А вы… Нравоучитель двуличный! Сами… Самому можно вот здесь…

Аня махнула в сторону коридора, вспоминая, как когда-то застала его с любовницей, чувствуя, как гнева и обиды становятся еще больше, хотя казалось — куда уж… А потом снова уперлась в столешницу с такой силой, что та могла бы затрещать.

— Ты хоть предохраняешься? Или все должно быть спонтанно, и презерватив — необязателен?