пускаться в различные авантюры. И да… оба с весьма гнусными рожами. С такими, что добропорядочный гражданин предпочтет на неосвещенной части улицы перейти на другую сторону, нежели попытать счастья мимолетной встречи с этими индивидами. В общем, Орленок постарался на славу и подобрал для меня самые сливки.

— Ну что? Давайте, что ли напоследок обнимемся? — сказал я и сграбастал Мишку в крепкие объятия. Подавил его слегка, похлопал по спине. Отпустил друга и переключился на Анну Павловну. Ее я обнял аккуратненько, прикоснулся щекой. Она еще раз всхлипнула, а когда я отстранился, спешно достала из сумочки небольшую фотокарточку и сунула мне в руки. Я глянул мельком — это их семейная фотография, что они сделали специально для меня.

— Что ж, Зинаида, давай и с тобой обнимемся, — сказал я и, не спрашивая ее согласий, сграбастал ее и довольно крепко сдавил. Она только и сумела, что пискнуть. А потом отстранилась от меня и как-то странно, бочком-бочком отошла на несколько шагов. Оно и понятно — господин с прислугой так никогда не прощается, не принято. А мне было плевать. Зина почти уже стала членом моей семьи.

— Ну что, Маришь? — вопросил я жену. — Привезти тебе настоящего индийского йога? Опять станешь заниматься по утрам?

— Ой, да ну тебя, все шутишь. Не нужен мне никакой йог. Ты сам вернись.

— Хорошо, договорились, — весело ответил я и неожиданно сграбастал супруги и горячо поцеловал. Вышло несколько вызывающе, Анна Павловна с Зинаидой даже отвели взгляд. Но мне все равно. Через несколько долгих секунда оторвался, выдохнул браво и, подарив моим родным лучезарную улыбку, бодро сказал. — Выше носы! Рубикон пройден. Дальше будет только интереснее.

И с этими словами я поднялся в тамбур вагона. Махнул оттуда смазано рукой и нарочито медленным шагом пошел по коридору до своего купе. Видел я в окна их лица — смурные, встревоженные. На Маришке лица нет — побледнела так, словно заживо хоронит меня. Признаться и мне это расставание далось очень тяжело и скрывал я свое волнение под маской веселья. Не хотел, чтобы прощание прошло под горючие слезы. И вот я вошел в купе, упал на диван, прислонился спиной к деревянной перегородке. И только тут выдохнул и позволил себе расслабиться. И маска шута сползла с физиономии.

Прозвучал последний и продолжительный гудок паровоза. Захлопнулась дверь вагона, проводник пробежал по коридору. Я вышел из купе к окну, чтобы еще раз помахать своим родным. Они все так и стояли на перроне, всматривались в окна. Увидели меня, замахали. Мишка что-то говорил, но я его не слышал. Маришка утирала слезы платком, что предательски катились по щеке. Поезд тронулся. Дернулись вагоны, громко стукнулись сцепки, и я покатился вдаль, в новое, еще ненаписанное будущее.

Конец второй книги