Элейн поспешила вернуться к работе; она не могла трудиться с прежней интенсивностью, но надеялась, что повседневная рутина позволит восстановить нормальный ритм жизни. Но трюк не вполне удался. Почти каждый день что-то случалось – то она нечаянно слышала чьи-то слова, то ловила взгляд, который не должна была видеть, – и от этого невольно думала, что к ней относятся с фальшивой заботой, а коллеги считают, что она резко изменилась после болезни. Это ее злило. Элейн хотела бросить свои подозрения прямо им в лицо, сказать, что она и ее матка – не одно и то же и удаление одной не означает полное поражение другой.

Но сегодня, вернувшись в офис, она уже засомневалась, а так ли уж они неправы. Она чувствовала себя так, словно не ложилась уже неделю, хотя на самом деле каждую ночь спала долго и крепко. Все кругом плыло словно в тумане, она чувствовала непонятную отстраненность, которую связывала с крайней усталостью. Она словно парила все дальше от рабочих бумаг, лежавших на ее письменном столе; отдалялась от собственных чувств и мыслей. За это утро Элейн дважды ловила себя на том, что говорит о чем-то, а потом недоумевает, кому же принадлежат эти слова. Явно не ей, она-то в этот момент слушала.

А потом, через час после обеда, дела приобрели совсем плохой оборот. Ее позвали в кабинет руководителя и предложили сесть.

– Элейн, с вами все в порядке? – спросил мистер Чимс.

– Да, все хорошо, – ответила она.

– Все беспокоятся…

– О чем?

Чимсу явно было неловко.

– О вашем самочувствии, – наконец выдавил из себя он. – Пожалуйста, не подумайте, что я лезу не в свое дело, Элейн. Я просто хочу сказать, что вам нужно еще время, чтобы восстановиться…

– У меня все нормально.

– Но ваши слезы…

– Что?

– Вы сегодня весь день плачете. Мы за вас беспокоимся.

– Плачу? – переспросила она. – Я не плачу.

Руководитель явно растерялся:

– Но вы плакали весь день. Вы и сейчас плачете.

Элейн приложила ладонь к щеке. И действительно – да, она и впрямь плакала. Щека была мокрой. Она встала, шокированная собственным поведением.

– Я… Я не знала.

Хотя слова звучали нелепо, они были правдой. Она не знала. Только сейчас Элейн почувствовала, что слезы подступают к горлу, их соленый вкус напомнил о том, когда начались ее странности: в тот вечер перед телевизором.

– Может, возьмете сегодня отгул?

– Да.

– Если хотите, возьмите выходные до конца недели, – предложил Чимс. – Вы ценный сотрудник, Элейн; вы и сами это знаете. Мы не хотим, чтобы с вами что-то случилось.

Последние слова прозвучали как удар хлыстом. Они что, считают, что Элейн может покончить с собой, и поэтому обращаются с ней как с хрустальной вазой? Господи, да ведь это просто слезы, и она их даже не чувствовала, даже не замечала, как они катятся по щекам.

– Я пойду домой, – сказала Элейн. – Спасибо за ваше… беспокойство.

Руководитель взглянул на нее с некоторой растерянностью.

– Должно быть, для вас это был крайне травматический опыт, – сказал он. – Все понимают, поверьте. Если вдруг вы захотите поговорить об этом, то в любое время…

Она отклонила предложение, еще раз поблагодарила мистера Чимса, встала и покинула кабинет.

Увидев свое отражение в зеркале женской уборной, Элейн поняла, как ужасно выглядит. Ее кожа пылала, а глаза опухли. Она, как могла, стерла следы своей безболезненной грусти, затем накинула пальто и пошла домой. Уже дойдя до метро, Элейн поняла, что возвращаться в пустую квартиру – плохая идея. Она послоняется по дому, заснет (в последнее время она спала постоянно и, к счастью, без сновидений), но психическое состояние от этого не улучшится. И тут раздавшийся в ясном вечернем воздухе колокольный звон, доносящийся из церкви Вифлеемских Младенцев, напомнил ей о дыме, и о сквере, и о мистере Каване. Вот подходящее место для прогулки, решила она. Она пройдется на солнце и подумает о своем. А может, снова встретит своего обожателя.

Элейн довольно легко нашла дорогу к церкви Всех Святых, но ее ждало разочарование. Предназначенное под снос здание обнесли кордоном – между шестами змеилась красная флуоресцирующая лента. В охране стояли не менее четырех полицейских, которые направляли прохожих в обход вокруг сквера. Рабочих с отбойными молотками изгнали из-под сводов церкви, и теперь их место за красной лентой заняли люди совсем другого сорта – солидные господа в костюмах. Одни были погружены в какие-то сложные обсуждения, другие стояли на грязной земле и вопросительно смотрели на бесхозную церковь. Южный неф и окружавшее его пространство скрывались от взора публики под натянутым брезентом и черной полиэтиленовой пленкой. Иногда кто-то выходил оттуда и консультировался с остальными. Элейн заметила, что все выходившие были в перчатках, на паре человек были также маски. Выглядело это так, словно там проводили незапланированную операцию, закрывшись от посторонних. Может, вырезали опухоль во внутренностях церкви.

– Что происходит? – обратилась она к полицейскому.

– Фундамент качается, – ответил тот. – Здание может обрушиться в любой момент.

– А почему на них маски?

– Это просто защита от пыли.

Она не стала спорить, хотя такое объяснение показалось неправдоподобным.

– Если хотите пройти на улицу Темпл, вам нужно вернуться назад и обойти, – сказал полицейский.

На самом деле ей хотелось остаться и понаблюдать за происходящим, но близость четырех людей в униформе пугала, и она решила идти домой. Когда Элейн повернулась и пошла назад к главной дороге, то заметила знакомую фигуру, переходившую соседнюю улицу. Это, несомненно, был Кавана. Элейн его окликнула, хотя он уже исчез из поля зрения, и не без удовольствия увидела, что Кавана показался опять и кивнул ей.

– Вот так встреча, – сказал он, подходя. – Не ожидал увидеть вас так скоро.

– Я пришла посмотреть на окончание работ, – ответила она.

Его лицо от холода покрылось румянцем, а глаза блестели.

– Я так рад, – сказал он. – Не хотите ли чая? Тут есть одно местечко за углом.

– С удовольствием.

По дороге туда Элейн спросила, что происходит в церкви Всех Святых.

– Это из-за крипты, – сказал он, подтвердив ее подозрения.

– Ее вскрыли?

– Они явно нашли проход внутрь. Я был здесь утром.

– Насчет тех камней?

– Точно. Там все уже завесили брезентом.

– Рабочие ходят в масках.

– Вряд ли там стоит свежая атмосфера.

Думая о брезентовом занавесе между ней и скрывавшейся в церкви тайной, Элейн сказала:

– Хотела бы я знать, что там за чудо.