Только теперь Эспер узнал, где находится. Когда его одолело безумие, он промчался далеко вдоль стены каньона, а сейчас почти вернулся назад. Во всяком случае, впереди, как последняя надежда, маячило жилище Тернового короля. Он должен был во что бы то ни стало добраться до него целым и невредимым. Вход в тайное логово был достаточно узок, вряд ли в него мог пролезть греффин. К тому же там Эспер оставил свой лук.

Он бежал во всю прыть, но ноги с каждым шагом все сильнее заплетались и настоятельно требовали передышки. Когда же лицо Эспера уткнулось в землю, он не сразу понял, что произошло.

Держа в руке кинжал, он перекатился на спину.

Греффин уже настиг его и теперь взирал огромными, выпученными, как шары, глазами.

Потянувшись другой рукой к поясу, Эспер нащупал топор.

Греффин приблизился еще на шаг и, опустив голову, обнюхал свою будущую жертву. Клацнул челюстями, подошел еще ближе и поводил носом во второй раз.

– Ну же, еще ближе, – сжимая топор, пробормотал Эспер. – Давай же, чего ты ждешь?

Однако греффин, принюхавшись к нему в третий раз, отпрянул. Эспер не знал, что это означает, но незамедлительно воспользовался случаем, чтобы встать на ноги. После чего повернулся и, пошатываясь из стороны в сторону, вновь побежал. Как ни странно, греффин не возобновил преследования, а лишь проводил беглеца взглядом, породившим тошнотворное ощущение, которое уже было знакомо Эсперу. Правда, на этот раз оно было не столь сильным. Очевидно, лекарство, которое изготовила матушка Гастия, чтобы излечить его в реуне Алут, еще не утратило своей силы. Может, поэтому греффин не набросился на него?

Так или иначе, но две раны от стрел и жуткий взгляд греффина сделали свое пагубное дело. Эспер упал в высокую траву и потерял сознание. Во сне ему явилась Черная Мэри.

Проснулся он в луже собственной рвоты. Раны уже не кровоточили, но были сильно воспалены, пульсировали и пылали адским пламенем.

Вспомнив о том, что Винна осталась в руках Фенда, Эспер заставил себя встать. Развел небольшой костер и, вытащив из бедра остаток стрелы, прижег рану кусочком тлеющего угля. После этого приложил к ней мазь, которую ему на дорогу дала матушка Гастия, и перевязал рану обрывками рубашки.

Он двигался медленно и одолел всего несколько десятков ярдов, когда наступила ночь. Однако солнце, казалось, вдохнуло в лесничего новые силы, и он вновь твердо встал на ноги, движимый желанием найти Фенда, его людей и, прежде всего, Винну.

В конце концов, ему удалось напасть на их след, который вел обратно в терновый лес.

Однако мутная пелена все висела перед глазами, а боль не отступала, наоборот, становилась с каждым шагом сильней и сильней, и все равно, несмотря на это, Эспер продолжал неумолимо двигаться к цели.

– Я убью тебя, Фенд, Мрак тебя раздери, – тихо приговаривал он. – Клянусь, ты на этом свете больше не жилец.

Так он твердил до тех пор, пока эта мысль не потеряла смысл, и даже долгое время после того, как сам утратил способность разумно рассуждать.

Но даже тогда Эспер не остановился. Ибо остановить его могла только смерть.

«Когда проснется скрытый мир, меч явит себя как перо, волк – как мышь, а воинский легион – как карнавал. Я рассмеюсь из своей могилы, и мой смех выльется в звуки лютни».

Из исповеди волшебницы Эммы Викарс

после оглашения ей смертного приговора

В очередной раз наполнив бокал своим излюбленным виргенейским вином, Уильям прошествовал по красному мраморному полу Военного зала. После этого сделал изрядный глоток этого изысканного, цвета аметиста, напитка и поставил бокал на широкий черный стол, находившийся посреди комнаты.

Картины вновь глядели на него. И с таким же упорством, с каким они взирали на него, смотрел на них он.

Они висели повсюду. В позолоченных рамах, по форме напоминавших дубовые листья, картины покрывали все стены от пола до потолка. Их густые и мрачные краски наводили на мысль, что эти полотна были написаны грязью, сажей и кровью. В некотором смысле так и было, ибо каждая из картин отражала тот или иной период длинной истории войн, которые вел королевский род.

– На кого вы смотрите – на картины или на меня? – обиженно спросила Элис Берри.

Она восседала на широком кресле в расшнурованном корсаже, кокетливо обнажив набухшие бутончики грудей. Ее чулки были приспущены, а одна нога – изящная, белая как молоко – перекинута через подлокотник. Ореховые волосы леди Элис были слегка взъерошены, а сапфировые глаза, вопреки сердитому тону ее голоса, глядели томно. Влив в себя почти столько же вина, сколько и любовник, она менее всего соответствовала содержанию окружавших их картин.

Хотя и это утверждение было не вполне верно. Да, в отличие от них, она не была мрачной, тем не менее вид у нее был несколько нелепый, если не сказать глуповатый.

– Прошу прощения, дорогая, – проговорил Уильям. – Но у меня сейчас не то настроение.

– Я помогу вам его обрести, мой господин. Уверяю вас, у меня это получится.

– О да, – вздохнул он. – В этом я не сомневаюсь. Вопрос только в том, хочу ли этого я.

– Ваше величество, неужели я вам наскучила? – воскликнула Элис, не в силах скрыть охватившую ее панику.

На какой-то миг он призадумался, как будто принял ее вопрос всерьез. Элис была довольно пылкой любовницей, хотя ей недоставало искусства, свойственного женщинам более зрелого возраста. Ее политические воззрения были на удивление просты и наивны. Крепко напиваясь, она теряла над собой контроль и становилась сентиментальной, а ее рассуждения подчас принимали необычный для короля оборот, что в постели его немало забавляло.

Она приятно отличалась от леди Грэмми, которая на протяжении последних лет только и делала, что говорила о своих незаконнорожденных детях. Конечно, он тоже их любил, особенно малютку Мэри, и не меньше матери заботился об их благосостоянии, но Грэмми хотела, чтобы они носили фамильное имя Отважных, и слишком часто об этом напоминала. Запросы Элис были гораздо скромнее, возможно, ей просто не хватало ума для подобных амбиций.

И Уильям был благодарен за это судьбе. В его жизни уже были две умные женщины. Этого более чем достаточно.

– Нет, что ты. Вовсе нет, – ответил он. – С чего ты взяла? Я от тебя в восторге.

– Значит, мы идем спать? Ведь уже перевалило за полночь. Если вы не в настроении заниматься любовью, ну и не надо. Скажем, я могу вас просто приласкать.

– Ложись спать, крошка, – ласково сказал он. – Я скоро приду.

– В ваших покоях, ваше величество?