Он лет пятидесяти, невысокий, полный. В костюме и с тростью. Она… Очень похудела. Очень. И выглядит старше своих лет. Алина…

Пожимаю ему руку, обмениваясь стандартными вежливыми штампами. Киваю ей. Ее трясет. Он не замечает, возбужденно рассказывая какую-то ерунду нотариусу.

Ну что я могу сделать для неё?

Любое мое участие только продлит все эти мучения.

Что мог, я уже сделал. Но нужно было отказаться от сделки. Как она будет жить там?

Поздно. Он ставит свои росписи на бумагах.

Я только скомпрометирую ее перед мужем, пытаясь сейчас остановить процесс. Если она сорвется на эмоции…

Дурочка.

Пока он занят бумагами, кладу перед ней заранее написанный рецепт. Она забирает, поднимая на меня глаза. Не вижу их под темными стеклами. Но она плачет, я знаю.

Выхожу.

У таких ситуаций нет выхода. Их надо просто прожить.

Наши разговоры не особенно ладились и крутились вокруг одной и той же темы. Она отказывалась прояснить ситуацию. А я сходил с ума от неопределенности и не мог переключиться.

Поэтому я исправно звонил пару раз в день и мы сухо убеждали друг друга, что у нас всё в порядке. Может, по этой причине, а может следуя очередному нашему ничем не обоснованному, но железному правилу, я не стал предупреждать, что сегодня вернусь.

В нашей жизни раньше было очень много странных и не поддающихся объяснению правил, возникающих в связи с какими-то прецедентами. Законы нашего государства напоминали Штаты с его прецедентным законодательством и судебной системой: какой-то идиот постирал в стиральной машинке кошку, так как в инструкции не было предупреждения, что этого делать нельзя и выиграл суд с фирмой, производящей эти машинки. И теперь все фирмы добавляют в инструкцию пункт о кошке и других домашних животных. Никак не мог разобраться, кто из нас с Женей был этим «идиотом», а кто пытающими перестраховаться фирмами. Но очень часто чувствовал себя постиранной кошкой. Ну а если уж Женя попадала на ее место, я готов был на внедрение любых абсурдных правил, только чтобы…

Чаще всего она моментально встраивалась в новые правила игры, как рыба в новый аквариум, а я подчинялся им, страдая в итоге от этих самых правил. Да и всех окружающих от них корежило, кроме, разве что Крис, которой обычно было пофигу на все, если мы внутри этого находили хоть какую-то гармонию. Находили ли? Мои попытки анализировать устройство нашей вселенной все эти годы говорили о том, что эта гармония была подобна замершему наверху сложной незакрепленной конструкции эквилибристу. Но кто из нас был этим эквилибристом, а кто конструкцией, я тоже так и не смог разобраться.

Единственный вывод, который я делаю — это нужно менять. Должна быть полная устойчивость. И никаких абсурдных правил. Только есть одно «но». У меня нет опыта в классических отношениях и я не знаком с их законами и логикой, а Женя, которая вполне преуспела в них, никогда больше не встанет «за руль».

Отлично.

Мне кажется это напоминает новую незакрепленную конструкцию. Баланс… Какое недостижимое слово.

Если она беременна, я не смогу ее даже наказать.

Она будет неуправляемой. Как раньше…

Как я это вывезу?

Это задача. Есть задача — будет решение. Не знаю. Пока. Но я найду способ.

Итак, никаких правил, осложняющих нам жизнь.

Но, тем не менее, не предупреждаю ее о приезде, следую нашему старому правилу.

Надо признать, я совершенно не склонен менять свои привычки.

В этот раз я не звоню Андрею. Уверен, он поедет встречать сам, а мне не хочется утруждать его сегодня. Может быть потому, что я сам очень устал и не хочу уделять ему внимание, пока не отдохну. Пусть будет просто такси.

По дороге домой — аптека и пакет всевозможных тестов на беременность. Даже если она не… все равно пусть будут под рукой.

Тихо открываю дверь. Включаю свет в прихожей. Оставляю сумку. Двери в детскую и в нашу с Женей спальню закрыты. Но я чувствую, что они дома.

Душ… чашка чая… Кофе, почему-то не хочется. А в глиняном заварнике какая-то заманчиво пахнущая трава. И я вспоминаю, почему не пью чай. Не выношу заварники. И заваривать в кружку тоже не люблю. Но Женя уже изнасиловала этим атрибутом мою кухню. И я пью чай. Она не может без чая, а в пакетиках не любит, как впрочем и я.

Выливаю остатки заварки, мою и убираю глиняный чайник. Пусть будет. Ладно. Но на ночь оставлять заварку в нем не нужно.

Открываю дверь в спальню. Ночник… На кровати Женя, мирно сопит. На руке у нее точно в такой же позе на боку спит Ася.

Вот так да?…

Ладно… Ася — это самый безобидный персонаж, который я бы мог обнаружить в своей кровати. Хотя, я конечно же, наговариваю. Никогда она никого не укладывала в нашу кровать.

Я мог бы лечь на диван, в гостиной. Или унести Асю в спальню. Она как и Женя не просыпается от таких движений.

Но я просто выключаю ночник и ложусь к ним, накрывая ее руку своей.

Вздрагивает.

И тут же расслабляется.

Ася за палец притягивает мою руку плотнее к своему животу и немного поерзав успокаивается.

— Вы так милодрамматичны, синьор Аронов… — сонно.

— «Мело»… — на автомате исправляю я.

— Нет… «Мило»…

Засыпает. И я засыпаю тоже.

— Женя ты не видела мой ремень? Светлый, замшевый?

Уверен, что он висел на дверце в шкафу.

— Ты не поставил замки на двери, Олег… — закусывает губу.

— Правильно, потому что это испортит двери.

Здесь дорогие красивые двери и закрываются только изнутри. Кроме кабинета.

Разводит руками.

— У тебя больше нет светлого замшевого ремня.

— Как это?

— Ася решила сделать тебе сюрприз на день рождения. И раскрасить его маркерами.

— Что? — это мой любимый ремень.

— Ты слышал.

— А чем была занята ты в этот момент? — злит, конечно.

— Я? С кем-то говорила по сети.

— Молодец! Спасибо, Женя. А можно как-то больше внимания уделять ребенку и контролировать его?

— По пятам за ней ходить? Или в клетку посадить? В комнате запереть? — вкрадчиво. — Сплавить на воспитание отцу? Провести по квартире…

— Хватит! Просто, чуть больше внимания.

Разворачиваюсь. Две штуки баксов! Раскрасить… Сюрприз! Спасибо! И здесь я такой же не куплю это факт.