холодным пасмурным утром осенью. Хуже темноты. Я всё время думал, что не хочу, не хочу, не хочу тут оставаться, помоги, Нут. Не хочу умирать. Каково-то мёртвым быть в этой серости всё время? От тоски скулить хотелось. Ведь все, все тут будем…

Умирать страшно.

Хотя – это ведь ещё… почти что этот берег. Кто знает, каково на том? Может, не так ужасно… всё-таки предки встретят, родственники, вместе – легче. Надейся, ага.

Время в темноте и серости не шло совсем. Я понял только, что мы много прошли, по тому, как ноги ноют, и по тому, как хочется есть – когда перед нами оказалась… ну, на самом деле, просто деревня на берегу реки, и всё. Ничего особенного. Просто деревня теней, а берег… понятно, в общем.

Домишки маленькие, но по сути такие же, как в городе. Чёрная гниль с прозеленью вместо честной глины, без окон; все увиты этим бледным плющом, вокруг – изгороди, мне показалось, что из белых костей, только уж очень длинные кости, непонятно чьи, и изгороди тоже обвивает плющ. Мокрицы ползают, ростом с собаку, дети бегают – змеёныши в дымных лохмотьях. И на деревенской площади… женщины с кувшинами пришли к роднику.

Мирная такая картинка.

Я Яблоню с Огоньком взял в охапку и прижал к себе: что-то вдруг захотелось. Молния с Сейад вышли вперёд, Пчёлка шарахнулась назад – но все уставились на это действо. Не оторваться было.

Текло не из-под земли, а откуда-то сверху, густой тёмной струёй. И плескалось в обычном бассейне из каменных плит, почти по краешек. А женщины-тени зачерпывали и уносили к себе домой. И воины, только не царская стража из города, а шакалы доморощенные, простецкие, не такие грозовые, как наши тени, – с короткими мечами, без панцирей, в длинных рубахах из тумана – охраняли женщин, следили, как бы с того берега какая-нибудь дрянь их хозяек не обидела.

Наши сопровождающие, Ла и Хи, как любые солдаты после долгой дороги, подошли и стали пить из бассейна, черпать пригоршнями… И я подумал, что меня сейчас вырвет, отвернулся, ткнулся Яблоне в плечо. А она сказала:

– Я о чём-то таком догадывалась, Одуванчик. Ничего страшного. Мне Ла сказал, что тени любят кровь. Только странно, что эта кровь вот так… непонятно откуда течёт…

Ла вытер губы ладонью, улыбнулся.

– Почему – непонятно, госпожа? Это кровь умирающих наверху насильственной смертью. Она сочится сквозь твердь земли постоянно, но обычно струйка куда тоньше. Бывает настоящая засуха… но нынче – ты сама видишь, жители Страны Теней от жажды не страдают. Одно плохо: нынче в небольших поселениях на берегу небезопасно.

Местный шакал, что стоял поближе и слышал, поклонился Ла и сказал со всей почтительностью:

– Достопочтенный господин сокол при царском дворе вроде как свой… Не расскажет ли он нам, недостойным, как обстоят дела в человеческом мире? Наши добытчики, что охотятся на земляных червей и на мертвожорок, видели странные дела там, в пещерах, – и махнул в темноту рукой. – Когда идёшь по берегу, нога чувствует, как кости шевелятся под камнями. Не к добру это.

Женщины-тени с кувшинами остановились.

– Вот-вот, – сказала одна, сгорбленная старуха, закутанная, как подобает давно замужней. – Не хватало ещё, чтобы мертвецы принялись убивать наших детей, как было когда-то, – бабка рассказывала мне! Всё это – дела мира подсолнечного, всё – светлое колдовство, чтоб ему сгореть!

– Да, да, – подхватила девушка. Красавица, наверное, на здешний манер: светящиеся гнилушки, вплетённые в волосы, покачивались у неё надо лбом, выбиваясь из-под чёрного туманного покрывала. – Всё оттуда, всё сверху идёт, из страшных мест, где нет свода над головой и всесжигающий огонь пылает в пустом ничто! Пусть благородные господа передадут колдунам, чьи мертвецы норовят встать и пить наши души: тени дни напролёт молятся Повелителю Бездн, чтобы он избавил их от зла, но помощи всё нет! – и покосилась на Яблоню. – С чего это, да простят меня благородные соколы, колдуньи из подсолнечного мира, чья плоть – как горячий камень, спустились в наш благословенный край?

Старуха толкнула её в бок: молчи, накличешь беду. Шакал посмотрел на Ла вопросительно.

– Царь людей умер, – сказал Ла. – А царевич, наследующий престол, дни напролёт преследует зло. Наберитесь терпения – скажи об этом всем своим родичам.

– Удивительно видеть человеческих женщин, – смущённо сказал другой шакал.

– Отверни лицо, – приказал Хи. – Это царевны, а если вспомнить все обстоятельства, то, пожалуй, и царицы.

– Это не страшно, – сказала Яблоня тихо и громче обратилась к селянам. – Послушайте, добрые жители… У нас с вами общая беда… Дети подсолнечного мира тоже в опасности – и мой муж всех защитит, вот увидите!

Она так истово это сказала и с такой верой, что тени умолкли и расступились. Мы прошли между ними, тени провожали нас взглядами – но больше никто из деревни теней ничего дурного не сказал.

Мы шли дальше, по берегу, по каким-то тёмным провалам, по расщелинам, заросшим бледным вьюнком и чем-то вроде деревьев – на белёсых ветках у них зрели мягкие зеленоватые плоды в виде черепов. Около подземного озера Хи и Ла убили своими мечами мерзкую тварь вроде громадного комара с выпученными слепыми глазами и жалом размером со стилет. Сейад вынюхала бурую многоножку, длинную, толстую и явно кусачую – и загнала её в щель между камнями, а сверху другим камнем придавила. Вокруг всё время скользили какие-то тёмные силуэты; но если кто и собирался напасть, то не посмел связываться с тенями государя.

Только всё равно было страшно.

Есть всё время хотелось, но стоило взять в рот кусочек лепёшки, как начинало тошнить – поэтому женщины пили воду из фляжек, но не ели. Все молчали – устали нестерпимо, будто вся тяжесть земли давила на плечи. Мне всё мерещилась тяжёлая дрожь под землёй, далеко внизу. Я никак не мог перестать думать, что это кости шевелятся под камнями, – и во мне просто кровь леденела.

Сначала было серо, потом стало темнеть и темнеть, потом мы шли по совсем тёмному проходу, где только зелёная гниль на стенах светилась. Яблоня несла Огонька, я придерживал её за локоть – и только молился, чтобы хоть краешком глаза ещё разочек увидеть солнце. И вдруг где-то вдалеке замаячило светлое пятно.

Сейад подскочила и радостно гавкнула, как настоящая собака – я сразу догадался, что там выход, настоящий выход наверх. Мы все еле брели, темнота и страх все силы вытащили, ноги просто отваливались – но к свету побежали. На радостях у меня сердце колотилось,