— В каких случаях?

Ингельд испытал острейшее желание разрубить Отшельника надвое. Его непонятная болтовня раздражала Ингельда.

— Этот Рог — Осколок Дьявола, надеюсь, ты слышал об этой истории? Слышал? Вот и хорошо, не люблю много говорить.

— Старик, ты хоть знаешь зачем мне этот Рог?

— Конечно, — старик кивнул. — Ты хочешь принести людям и Измененным мир, не так ли? Мир и счастье, так?

— Откуда ты... — потрясенно отозвался Ингельд.

— Не ты первый, не ты последний. Многие империи создавались с такой же целью.

— Я не думал об империи, но если нужно, — Ингельд пожал плечами. — Все, что я хочу — это прекратить эту бессмысленную войну. Знаешь, старик, я убил своего первого врага в десять лет. А днем раньше я потерял своего лучшего друга. И я до сих пор теряю друзей. Год за годом. День за днем.

Ингельд замолчал.

— Ты понимаешь меня, старик? Я воюю уже пятнадцать лет. И каждый год теряю своих близких. И я давно уже не могу понять, ради чего продолжается эта война? Почему Измененные и мы не можем жить в мире? Почему, старик? — Ингельд почти кричал.

— Если ты устал от войны, почему воюешь? — тихо спросил Отшельник. — Почему ты не ушел в Отшельники, как я? Источник и причина войны в наших душах, разве ты не знаешь этого? Пока нас переполняет ярость и гнев, война будет продолжаться...

— О чем ты говоришь, старик? Ты предлагаешь мне лечить мою собственную душу? В то время как мои соплеменники будут умирать от ран в Сумеречном лесу, ты предлагаешь мне отсиживаться в пещере?

Отшельник отставил опустевший котелок.

— Ты не услышал меня. Но я не удивлен. Рог твой. Но прежде ты должен узнать кое-что. Ты не первый, кто решил сорвать Святую Печать. Впервые это случилось почти пятьдесят лет назад. И все мы, Хранители Святых Печатей, почувствовали это. Хотя мы и жили в разных местах, мы могли общаться меж собой, и мы могли вместе противостоять Нечистому. Но когда была сорвана Первая Печать, мы стали каждый сам по себе. Нам пришлось тяжело. Многие не выдержали. А я... Я стал слабее. Жаль, что ты не пришел хотя бы лет двадцать назад.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Тот, кто сломал Первую Печать. Он начал все это. И он все это закончит. Рано или поздно все Осколки попадут к нему. Ты — только звено в цепи. Впрочем, это уже не имеет значения... Осталось лишь одно действительно важное — те дети, что ждут тебя внизу. Готов ли ты пожертвовать ими ради своих иллюзий?

Ингельд отшатнулся как от удара.

— Я не собираюсь приносить никого в жертву, старик! Хватит меня стращать! Отдай мне Рог и я уйду!

— Я уже сказал — Рог твой. Но если ты возьмешь его — ты обречешь детей на смерть.

Несколько минут Ингельд и Отшельник буравили друг друга тяжелыми взглядами. Наконец Ингельд отвернулся и шагнул к Рогу.

— Пусть так, старик, — глухо сказал он. — Но, прекратив войну, я спасу куда больше жизней.

Едва он приблизился к Рогу, тот задрожал, вырвался из колоды и ринулся к Ингельду. Тот, улыбнувшись, подставил ладонь, но Рог на огромной скорости обогнул протянутую руку и вонзился Ингельду в грудь. Карнелиец ощутил как что-то острое кольнуло в сердце, но, не успел он удивиться или испугаться, как боль исчезла, а затем Рог стал таять, тоненькой струйкой вливаясь в грудь.

А затем в глазах Ингельда вскипела сталь. Отшельник молча поднялся и преградил карнелийцу выход. Он знал — даже с многовековым воинским опытом ему не одолеть избранника Рога. Но он знал также, что иначе — нельзя.

2

Воспоминания схлынули и Ингельд очнулся. Он лежал на земле, придерживая рукой кровоточащую рану на груди. Боль была почти такая же как в тот памятный день, вот только на этот раз она не спешила исчезнуть.

Кто-то поднял ему голову, аккуратно уложил на колени. Ингельд с трудом разлепил веки и наткнулся на взгляд Роланда. Взгляд, в котором больше не было прежней ненависти, а было понимание и сочувствие. И еще Ингельд вдруг понял, что Роланд видел то же, что и он — тот день, и ту пещеру.

— Ты... Ты видел это?

— Да. Я видел, — еле слышно прошептал Роланд. — Я понимаю твою боль, брат. Но так нельзя было...

— Заткнись! — Ингельд скривился. — Это ведь Меч Господа, верно? Как я сразу... Из-за него я провалялся несколько лет. А ты... Ты даже ничего не понял.

— Ингельд...

— Помолчи! Дай мне руку!

Роланд стиснул протянутую руку Ингельда.

— Теперь это на тебе! Прощай...

По телу Роланда пробежала странная дрожь, мелькнула страшная догадка, и Роланд попытался отдернуться, но было уже поздно. Тело Ингельда распадалось, осыпаясь черным пеплом, но Роланд этого уже не видел.

В глазах вовсю полыхали разноцветные огни, тело трясло и бросало то в жар, то в холод, градом катился пот. Выронив меч и обхватив голову руками, Роланд с рычанием подскочил и побежал прочь от останков Ингельда. Ему показалось, что это может помочь, что та дрянь, что жила все эти годы в брате, не сможет завладеть им.

Шатаясь и мыча от боли, он прошел несколько шагов, но затем ноги подкосились и Роланд едва не ткнулся лицом в пепел. Уперся руками в землю, а затем его стало выворачивать наизнанку.

Когда тошнота и лихорадка отпустили, и Роланд наконец поднялся на ноги, вокруг него кольцом стояли все — Селена, Кира, Ральф, Мара, Зарель. И все они пялились на него как на ожившего покойника. Впрочем, подумалось ему, наверное, так оно и есть.

Взгляд Роланд скользнул в сторону. Там, на том самом месте, где только что лежал умирающий Ингельд, стояли на коленях двое — Инелия и Ирия. И по лицам их струились слезы. Вытирая глаза, неко вглядывались в пепел, словно надеялись угадать, что именно осталось от Ингельда, а что от сгоревших тварей...

На плечо Роланда вскочил Тирри и запищал что-то радостно невнятное.

— Все хорошо, Тирри, — Роланд погладил его. — Но вам, ребята, лучше не подходить ко мне. Ингельд передал мне... Передал мне часть этого...

Он не договорил. К нему на грудь с криком метнулась Кира, обливаясь слезами. Шагнувший было следом Ральф, увидев такое, махнул рукой и обнял Мару.

Взгляд же Роланда не отрывался от Селены. Девушка стояла на прежнем месте и выражение лица ее ничуть не изменилось. Роланд смущенно улыбнулся и тогда только Селена сорвалась с места.

Кира тотчас же хотела отстраниться, но Роланд не отпустил и вскоре на груди карнелийца ревели обе девушки.

— Никогда не понимал женщин, — проворчал Ральф. — Им бы следовало рыдать когда его убили.

— Хочешь совет, Ральф? — повернулся к нему Зарель, на его лице играла усмешка.