После второго массированного налета на Швайнфурт 14 октября 1943 года мы снова решили децентрализовать производство – некоторые из предприятий разместить в окрестных деревнях, другие – в маленьких, пока не подвергавшихся бомбежкам городках Восточной Германии[185]. Рассредоточение промышленных предприятий было насущной необходимостью, но противодействие не ослабевало. В январе 1944 года все еще обсуждался план перевода шарикоподшипниковых предприятий в подземные цеха, а в августе 1944 года мой уполномоченный в этой отрасли жаловался на серьезные трудности[186].

Вместо того чтобы парализовать важнейшие отрасли промышленности, британские ВВС начали массированные бомбардировки Берлина. Около половины восьмого вечера 22 ноября 1943 года, когда я проводил совещание в своем кабинете, прозвучала сирена воздушной тревоги: армада бомбардировщиков приближалась к Берлину. Когда самолеты были над Потсдамом, я прервал совещание и отправился на ближайшую позицию зенитной артиллерии, намереваясь оттуда наблюдать за налетом. Едва я поднялся на вершину башни, как прочные железобетонные стены затряслись от близких разрывов бомб, и я бросился в укрытие. За мной, толкаясь, спускались по лестнице пострадавшие от взрывной волны зенитчики. В течение двадцати минут взрывы следовали один за другим. Я взглянул в лестничный колодец и увидел внизу в густом облаке цементной пыли плотно спрессованную людскую массу. Когда град бомб прекратился, я отважился вновь выйти на наблюдательную площадку. Здание моего министерства было охвачено огнем. Я немедленно помчался туда. Секретарши в стальных касках, похожие на амазонок, самоотверженно спасали папки с документами, хотя поблизости еще рвались бомбы. На месте моего кабинета зияла огромная воронка.

В нашем министерстве больше ничего нельзя было спасти, но пламя быстро подбиралось к соседнему восьмиэтажному зданию управления вооружения сухопутных войск. Взвинченные пережитым налетом, испытывая острую необходимость делать хоть что-нибудь, мы ринулись туда спасать ценные телефоны спецсвязи. Мы просто обрывали провода и относили аппараты в безопасное место, в бомбоубежище под зданием. На следующее утро ко мне заглянул генерал Лееб, начальник управления вооружений сухопутных войск, и сообщил, ухмыляясь: «Пожар в моем управлении к утру потушили, но, к несчастью, мы не можем работать. Прошлой ночью кто-то оборвал все телефонные провода».

Когда до Геринга, находившегося тогда в поместье Каринхалле, дошли известия о моем ночном визите на зенитную башню, он приказал персоналу ни в коем случае не выпускать меня на наблюдательную площадку. Но к тому времени я уже завязал с офицерами дружеские отношения, оказавшиеся сильнее приказа Геринга. Моим визитам на башню никто не препятствовал.

С высоты зенитной башни открывался незабываемый вид на пылающий под градом бомб Берлин. Я смотрел как зачарованный, и постоянно приходилось напоминать себе о жестокой реальности. Медленно спускались на парашютах гроздья осветительных бомб, которые берлинцы называли «рождественскими елками», пламя от взрывов тонуло в облаках дыма, по небу метались бесчисленные лучи зенитных прожекторов. Необыкновенное волнение охватывало меня, когда вражеский самолет попадал в перекрестье лучей и пытался вырваться, но тут же, сраженный снарядом, вспыхивал как факел. Я будто наблюдал гибель мира, и это было захватывающее зрелище.

Как только бомбардировщики, сбросив свой смертоносный груз, улетали, я ехал на машине в те городские районы, где находились военные заводы. Мы пробирались меж горящих домов по заваленным обломками улицам. Перед развалинами стояли или сидели люди, на обочинах валялись спасенные из огня вещи и мебель. Иногда глубокая подавленность берлинцев сменялась истерическим весельем, что часто наблюдается в моменты катастроф. Зловеще пахло гарью, клубилась сажа. Над городом висела дымовая завеса высотой до шести километров, и даже днем было темно, как ночью.

Я не раз пытался рассказать о своих впечатлениях Гитлеру, но он тут же прерывал меня замечаниями вроде: «Между прочим, Шпеер, сколько танков вы сможете поставить в следующем месяце?»

26 ноября 1943 года, через четыре дня после уничтожения здания моего министерства, во время массированного налета на Берлин возник страшный пожар на важнейшем танковом заводе фирмы «Аллкетт». Было разбомблено здание центрального телефонного узла Берлина. Моему коллеге Зауру пришла в голову мысль позвонить в берлинское пожарное управление по неповрежденной прямой линии связи через Ставку фюрера. Именно поэтому Гитлер узнал о пожаре и, не потребовав никаких объяснений, приказал бросить на тушение танкового завода все пожарные команды из окрестностей Берлина.

Тем временем я добрался до «Аллкетта». Почти все главные цеха выгорели дотла, но пожар уже был потушен. Однако продолжали прибывать пожарные команды даже из таких отдаленных пригородов, как Бранденбург, Ораниенбург и Потсдам. Поскольку они получили приказ лично от фюрера, я так и не смог убедить их отправиться на тушение других пожаров. В то раннее утро все улицы вокруг завода были забиты бездействующими пожарными машинами, а в других частях города полыхал огонь.

Чтобы ознакомить сотрудников с проблемами производства авиационной техники, в сентябре 1943 года мы с Мильхом созвали совещание в научно-исследовательском центре ВВС в Рехлине на Мюритцзее. Среди прочего Мильх и технические эксперты говорили о перспективах производства вражеских самолетов; представлялись графики по всем типам самолетов, особенно американских. Больше всего нас поразили предполагаемые объемы производства дневных четырехмоторных бомбардировщиков. Если эти цифры были верными, то все, что мы испытали до тех пор, могло считаться лишь прелюдией.

Разумеется, встал вопрос, знакомы ли с этими цифрами Гитлер и Геринг. Мильх с горечью сообщил мне, что месяцами пытался заставить Геринга выслушать доклад своих экспертов, но Геринг не желал ничего слышать. По словам Мильха, фюрер считал все наши сведения вражеской пропагандой и Геринг придерживался того же мнения. Мои попытки обратить внимание Гитлера на эти цифры тоже закончились провалом. «Не поддавайтесь на их уловки. Это все выдумки. Разумеется, пораженцы из министерства авиации попались на их удочку» – вот так же зимой 1942 года Гитлер реагировал на все предостережения, и теперь, когда наши города один за другим сметались с лица земли, он не сменил пластинку.