каково сейчас Джамиле. Но мне было не до жалости. Я хотела знать, можно ли было спасти Джахангира. Хотела знать, кого мне винить в смерти сына.

— Абдул Халик… он сразу хотел поехать в больницу… как только я позвала его в первый раз.

— И почему же не поехал?

— Рахима-джан, что сделано, то сделано. Какой теперь смысл задавать столько вопросов. Лучше думать о нем, молиться…

— Я устала от молитв. Пусть они все провалятся со своими молитвами! Мне надо знать правду. — Я заглянула ей в лицо. Джамиля явно чего-то недоговаривала. — Джамиля, скажи, что здесь произошло?

— Абдул Халик хотел отвезти мальчика в больницу, но… но Гулалай-биби не дала ему.

— Что? Почему?!

— Она думала, что сможет вылечить его своими бульонами и травяным чаем.

У меня оборвалось сердце. Гулалай-биби собиралась вылечить моего сына? Я с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться. Ее дурацкие снадобья еще ни разу в жизни никому не помогли. Она не позволила моему сыну вовремя получить медицинскую помощь. Муж пытался, но старуха помешала ему.

— Он действительно пытался, — словно прочитав мои мысли, откликнулась Джамиля.

Моя ненависть к свекрови вспыхнула с новой силой. Она больше всех вопила в тот день о матери, бросившей своего ребенка, намекая, что именно меня, плохую мать, следует винить в смерти ее, Гулалай-биби, внука. Она вечно хвасталась, что знает все секреты целебных трав и любого в два счета поставит на ноги. В семье ее за это все уважали. Она хотела выступить единственной спасительницей несчастного брошенного мальчика, пока его беспутная мать прохлаждается в Кабуле.

У меня остался последний вопрос. Вопрос, который я больше всего боялась задать. И который преследовал меня все это время.

— Джамиля-джан… — Мой голос дрогнул.

— Да, джаным?

Я стояла на краю обрыва и смотрела в раскрывающуюся внизу бездну.

— Джамиля-джан… он… Он плакал, он звал меня?

Джамиля — любящая мать шестерых детей, родившая еще двоих, которых Аллах призвал прежде, чем она успела услышать их первый крик, — обняла меня обеими руками, притянула к себе и поцеловала в макушку. Она знала, что за боль гложет мое сердце.

— Моя дорогая маленькая мама, — шептала она, слегка покачиваясь вместе со мной из стороны в сторону, хотя я больше не была мамой, — какой же ребенок не зовет свою мать? Что может быть более желанным, чем объятия матери? Я верю, что все эти дни в своем полузабытьи он чувствовал, как ласковые руки матери обнимают его, джаным.

— Но меня не было здесь! — задыхаясь от слез, выдохнула я. — Меня не было здесь, чтобы держать его на руках, чтобы утешать, чтобы поцеловать его… чтобы проститься с ним!

— Знаю, знаю, Рахима-джан, но он был не один. Конечно, никто на свете не сможет заменить ему тебя, но, по крайней мере, его отец был с ним. Он качал его на руках. И ты знаешь, Абдул Халик очень любил вашего сына.

Пройдут недели, прежде чем этот разговор принесет мне утешение. А пока я сохраняла в сердце слова Джамили. До той поры, когда мое сердце исцелится настолько, что я смогу поверить: Джахангир чувствовал мои объятия, мой маленький сын не ощущал себя одиноким и покинутым — таким, какой я стала теперь.

Глава 55

ШЕКИБА

Шекиба подмела пол в гостиной и выбила ковры, вытаскивая их во двор один за другим. Прошлой ночью она вздохнула с облегчением, когда Асиф ушел, так и не притронувшись к ней. По крайней мере, пока не притронулся. Мысли ее мужа были сосредоточены на одном: как справиться с мучающими его угрызениями совести. Странно, но в его словах, когда он говорил о Бинафше, в самих интонациях Шекиба уловила то, с чем до сих пор ей не приходилось сталкиваться: этому мужчине была не безразлична судьба доверившейся ему женщины. Возможно, первое впечатление об Асифе как о человеке добром, которое сложилось у Шекибы после их встречи в саду, было не так уж далеко от истины. Конечно, ей предстоит еще многое узнать о своем муже, но, во всяком случае, сердце у него, кажется, есть.

После ухода Асифа остаток ночи Шекиба провела в раздумьях, пытаясь сложить кусочки головоломки в единое целое.

«„Остановить их было невозможно“ — так он сказал. Значит, он не мог предотвратить казнь Бинафши, но смог предотвратить мою. Как? Каким образом он убедил Хабибуллу помиловать меня? Интересно, что Гюльназ знает об этом? Почему эмир вообще прислушался к Асифу?»

Кроме этих вопросов, был еще один: каким образом Бараан-ага познакомился с Бинафшей? Будучи наложницей эмира, она не покидала гарем. Правда, сначала девушка работала смотрителем. Вероятно, тогда Асиф ее и приметил.

«А потом уже сама, по собственному желанию впустила его в гарем».

«Тебе не понять» — так сказала она Шекибе. И была права: Шекиба не понимала.

Три желтые канарейки — три певчие птички, запертые в клетке, висевшей на дереве во дворе, — вовсю распевали свои звонкие песни. Шекибе нравилось слушать птиц. Иногда она выходила во двор и, стоя под деревом, наблюдала за певуньями.

Прошло еще две недели. Спина у Шекибы совсем зажила. Жизнь тоже постепенно налаживалась. Войдя в ритм, в котором жил дом Асифа и Гюльназ, Шекиба научилась делать свою часть работы, оставаясь при этом незаметной и стараясь никому не досаждать, потому что по опыту знала: не стоит считать свое присутствие в чьем-то доме само собой разумеющимся, даже если это дом твоего мужа.

Однако Асиф стал более приветлив с Шекибой. Теперь он не только здоровался, но иногда перекидывался с ней парой слов. И все же встречи их оставались мимолетными и формальными — неизбежные встречи людей, живущих под одной крышей. Гюльназ уголком глаза ревниво наблюдала за ними, но, похоже, постепенно убеждалась, что Шекиба не стремится занять в доме положение, причитающееся жене, пусть и второй, и начинала воспринимать девушку как кого-то вроде экономки.

Через окно кухни Шекиба наблюдала, как одна из канареек клюет другую в голову. Та, на которую напали, и вторая пытаются улизнуть от агрессора. Они расправляют крылья, чтобы перелететь в противоположный угол клетки, но пространство слишком маленькое — всего один взмах, и птицы утыкаются в прутья решетки. Ничего не поделаешь. Канарейки усаживаются на жердочках и поют свою песню.

В тот вечер Асиф и Гюльназ ужинали в гостиной. Шекиба оставила дверь в свою комнату открытой, чтобы слышать их разговор.

— Свадьба состоится через три месяца. Во дворце полным ходом идут приготовления. Это будет грандиозный праздник.

— Сколько же, наверное, соберется гостей! —