Уира его слова испугали и опечалили. Он основательно отхлебнул виски.

— Я понимаю, мне не следует говорить об этом. Понимаю, что веду себя как эгоист, но…

— Да заткнитесь же вы, Уир. — Стивен уже кричал прерывавшимся от подступавших к горлу рыданий голосом. Он приблизил свое лицо к лицу Уира. — Просто постарайтесь помочь мне. Если вы благодарны или не знаю уж что там, так постарайтесь мне помочь. Господи боже, по-вашему, мне это нравится? По-вашему, я был создан для этого?

Уир отшатнулся, обрызганный возмущенной слюной Стивена.

Он попытался возразить что-то, но Стивена уже несла волна яростного раздражения:

— Мальчишки восемнадцати-девятнадцати лет вылезут утром из окопов, а мне придется идти с ними и смотреть. Так поговорите же для разнообразия о чем-нибудь другом!

Впрочем, и Уиру с его пьяными экивоками страстности было не занимать.

— Я должен это сказать, и мне наплевать, тактично это звучит или нет. Есть вещи поважнее. Я хочу поблагодарить вас и попрощаться, на случай, если…

Стивен схватил его за грудки и потащил к двери землянки.

— Пошел вон отсюда, Уир! Вали с глаз моих и отставь меня в покое!

Он толкнул Уира так, что тот полетел лицом в грязь. Медленно поднявшись, Уир укоризненно оглянулся на Стивена, попытался отчистить грудь гимнастерки, а затем отправился в одинокий путь по доскам настила.

Оставшийся, как ему и хотелось, в одиночестве, Стивен начал долгое путешествие вглубь себя, завершившееся лишь к рассвету. Он внимательно осматривал свое тело и вспоминал, чего касались его руки; разглядывал папиллярные линии на пальцах и трогал тыльной стороной ладони мягкую оболочку губ.

Он лег на дощатую лежанку и почувствовал, как лица его коснулось шерстяное одеяло. Ощущение это он помнил с детства. Он крепко зажмурился и перебрал самые ранние воспоминания о матери, о чувстве, которое вызывало прикосновение ее рук, о ее запахе. Он облекался, как в мантию, в мир своих воспоминаний, надеясь найти безопасность там, где его не смогут достать ни пули, ни снаряды. Он сглотнул слюну и посмаковал знакомые ощущения своего языка и нёба. Это была та самая плоть, какую он помнил с детства. Не допустят же они, чтобы с ней случилось что-то теперь. Вновь обретенная им любовь к жизни делала мысль о расставании с ней невыносимой.

За час до рассвета Райли принес горячую воду, чтобы Стивен мог побриться. Тому было приятно видеть этого опрятного исполнительного человечка. Райли исхитрился также заварить большой чайник чаю. Стивен тщательно выбрился и препоясался начищенным Райли ремнем.

Выйдя в траншею, он узнал, что паек раздали вовремя, и некоторые солдаты поджарили себе на завтрак бекон. Передвигаться в темноте приходилось с осторожностью, чтобы не поскользнуться на досках. Он нашел команд-сержант-майора Прайса, занятого проверкой снаряжения. Методичность Прайса сослужила Стивену хорошую службу — ему стало казаться, что впереди самый обычный день. Потом он поговорил с Петросяном, капралом своего старого взвода. Привычное смуглое лицо капрала смотрело на Стивена с чем-то вроде надежды на избавление. Потом Стивен подошел к группке солдат, которым перелезать через бруствер еще не доводилось, — Барлоу, Кокер, Годдард и несколько других сидели, сгрудившись, у лесенки. Стивен остановился, чтобы поговорить с ними, и даже в темноте различил странное выражение, застывшее на их лицах. Казалось, кожу их подтянули, и от этого лица словно светились. Отвечать на его слова солдаты оказались не способными, каждый из них ушел в себя, туда, где время остановилось и помощи ждать было не от кого.

Артиллерия начала выстраивать на ничейной полосе стену заградительного огня. Поверх мешков с песком видны были взлетавшие и опадавшие комья земли. Стивен посмотрел на часы. Осталось четыре минуты. Он опустился на колени и помолился — безмолвно, но истово.

Все происходило так быстро. Долгий артиллерийский обстрел перед июльским наступлением был невыносимым, но хотя бы дал солдатам время внутренне собраться. Сегодня же Стивену казалось, что лишь несколько часов назад он обедал у Жанны, а теперь готовится умереть. И то, что это наступление было в сравнении с тем не таким масштабным, разницы не составляло: смерть не имеет градаций.

Он поднялся с колен и направился к следующей стрелковой приступке, у которой заметил стоявшего, глядя на часы, Эллиса. Стивен обнял лейтенанта рукой за плечи. Растерянность на его лице заставила Стивена изобразить успокоительную улыбку. У хода сообщения стоял Прайс с планшетом в руке. Он протянул Стивену руку, и тот пожал ее. Покидать траншею Прайсу не придется, зато придется подсчитывать потери.

Стивен взглянул в небо — там пробивался сквозь тучи первый свет дня. И с силой, содрогнувшись всем телом с головы до пят, выпустил из груди воздух. «О боже, боже», — прошептал он, чувствуя дрожь в позвоночнике. Где оно теперь, любовное единение с миром? За минуту до начала атаки его поразила та же мысль, что владела всеми остальными: обратной дороги не будет. Он окинул тоскующим взглядом забитый людьми ход сообщения, потом повернулся лицом к ничейной земле. Свисток: солдаты, пригибаясь под тяжелой выкладкой, неуклюже полезли по лесенкам вверх, в металлический воздух.

Стивен наблюдал за их нелепыми крабьими движениями, и сердце его теснилось от жалости и любви к ним. Потом он протолкался к ближайшей лесенке и последовал за ними.

Солдаты бежали вперед так быстро, как позволяла неровная земля, — прошлогодний приказ о медленном продвижении над ними не висел. Британские пулеметы били над их головами по врагу, отвечавшему оборонительным огнем. В воздухе стоял плотный гул. Стивен слушал его и бежал, пригнув голову, чтобы стальная каска по возможности лучше защищала ее. Ему приходилось огибать тела павших, перепрыгивать через маленькие воронки. Он видел, что первая линия атакующих уже достигла вражеской траншеи. Его рота, рота поддержки, начала скапливаться в воронках, нарытых снарядами ярдах в пятидесяти от нее.

Стивен соскользнул по десятифутовому склону воронки в жидкую грязь и увидел Годдарда и Аллена; последний обматывал руку у плеча бинтом из перевязочного пакета. Кокер стоял на спине еще одного солдата и смотрел над краем воронки в полевой бинокль, пытаясь понять, не подают ли ушедшие вперед каких-либо сигналов.

Наконец он спрыгнул на землю и пронзительно крикнул, обращаясь к Стивену:

— Ничего не видно, сэр. Ни сигналов, ничего. Проволоку они вроде бы прошли. В траншее рвутся гранаты.

В сердце Стивена шевельнулась надежда. Быть может, впервые на его памяти артиллерия и вправду разбила проволочное заграждение и его бойцы не станут игрушками в руках вражеских пулеметчиков.

В воронку спустился Петросян, измазанный жидкой грязью и разложившейся плотью, на которую натыкался в других окопах, но целый, без следов крови.

— Сигнал от второй роты, сэр, — прокричал он. — Они в траншее.

— Хорошо. Вперед.

Стивен вылез из воронки, помахал флажком. На протяжении ста, если не больше, ярдов земля ожила, отрыгивая солдат. Шум впереди усилился вдвое — немцы открыли огонь из резервной траншеи. Солдаты второй роты ответили на него своим огнем, однако их винтовкам трудно было тягаться с пулеметами. Пятьдесят ярдов, отделявших солдат Стивена от захваченной траншеи, они пробежали, виляя, в надежде увернуться от пули и перепрыгивая через тела тех, кому это не удалось.