Итак, следующие четыре дня я завтракала у себя в номере, читала книги, стоявшие на книжной полке отеля, наслаждалась неторопливым ритмом жизни Лонг-Айленда, короче, делала все, как было велено. Я много ходила, нагуливая аппетит, а монотонный шум волн, пронзительные крики чаек в бескрайних сумрачных небесах, возбужденное тявканье маленькой собачки, не верящей в свое счастье, заглушали несвоевременные мысли.

На третий день я села на кровать в своем номере, позвонила маме и выложила ей правду о своих последних трех месяцах. Она не стала ничего говорить, а только слушала и в конце разговора сказала, что, по ее мнению, я поступила очень правильно и очень смело. Услышав от мамы слова одобрения, я даже всплакнула. Она передала трубку папе, и папа в свою очередь заявил, что с удовольствием надрал бы задницы этим чертовым Гупникам, что мне не следует разговаривать с незнакомцами и что я должна им позвонить, как только мы с Марго вернемся на Манхэттен. Папа добавил, что очень гордится мной. «Родная, спокойная жизнь не для тебя, да?» — сказал он. И я согласилась, что да, не для меня, и что я вспоминаю о том, как жила до знакомства с Уиллом, когда самой захватывающей вещью, которая со мной случалась, было требование посетителя в кафе «Булочка с маслом» вернуть ему деньги, и поэтому так или иначе, но мне очень нравится моя новая жизнь.

В последний вечер Марго настояла, чтобы мы отправились на ужин в ресторан отеля. Я надела темно-розовый бархатный топ и шелковую юбку-брюки длиной три четверти, а Марго — цветастую зеленую блузку с рюшем и слаксы в тон. Мне пришлось пришить дополнительную пуговку на талии, чтобы слаксы не сваливались с бедер. Когда мы шли к оставленному для нас лучшему столику у большого окна, все посетители ресторана смотрели нам вслед, что было чертовски приятно.

— Что ж, дорогая. Это наш последний вечер. Полагаю, мы вполне можем позволить себе загулять по буфету. — Марго помахала здоровой рукой продолжавшим глазеть на нас гостям заведения. И только я задумалась, что это за буфет такой, по которому мы будем гулять, как Марго добавила: — Думаю, нужно заказать лобстера. И возможно, шампанского. Ведь, как ни крути, это мой прощальный визит сюда. — Я шумно запротестовала, но Марго меня решительно осадила. — Ой, ради всего святого! Это факт, Луиза. Непреложный факт. Мне казалось, вы, англичанки, сделаны из более прочного материала.

Итак, мы заказали бутылку шампанского и двух лобстеров. Солнце садилось за горизонт, а мы ели вкуснейших лобстеров, сдобренных чесноком, я вскрывала для Марго клешни, так как самой ей было не справиться, а она, причмокивая от удовольствия, высасывала мясо и скармливала малюсенькие кусочки сидевшему под столом Дину Мартину, которого остальные гости дипломатично старались не замечать. Я умяла практически одна взятую на двоих огромную миску картофеля фри, поскольку Марго положила себе на тарелку совсем чуть-чуть, правда, отметив при этом, что картофель весьма недурен.

Мы ели в основном молча, но молчание наше было по-дружески теплым и очень уютным. Между тем ресторан начал мало-помалу пустеть. Марго расплатилась кредитной картой, которой пользовалась крайне редко («Меня уже не будет в живых к тому моменту, как придется закрывать кредит, ха!»). К нам неуклюже подошел Чарли. Положив свою здоровенную руку на хрупкое плечо Марго, он сказал, что идет спать, но надеется еще повидаться с ней утром перед отъездом и что для него было огромным удовольствием снова встретить ее после стольких лет.

— Чарли, для меня это было еще бóльшим удовольствием! Спасибо за чудесный прием. — Ее глаза нежно блеснули.

Они еще долго держались за руки, но потом он неохотно выпустил ее ладонь и направился к выходу.

— А ведь однажды я даже переспала с ним, — сообщила Марго, когда Чарли ушел. — Чудесный человек. Хотя все это было, конечно, совершенно бесперспективно. — Я едва не подавилась последним ломтиком картофеля фри, и Марго бросила на меня усталый взгляд. — Луиза, это были семидесятые. И я долго оставалась одна. Очень приятная встреча. Сейчас он уже, естественно, стал вдовцом. — Марго вздохнула. — В нашем возрасте все кругом или вдовцы, или вдовы.

Мы еще немного посидели молча, глядя на безбрежный черный океан. Где-то вдали яркими точками светились огни рыболовецких судов, и я вдруг подумала, каково это — оказаться в одиночестве посреди этой непроглядной водной пустыни.

Внезапно Марго нарушила молчание:

— Честно говоря, я уже не рассчитывала когда-либо сюда вернуться. И хочу сказать тебе спасибо. Эта поездка стала для меня… чем-то вроде тонизирующего средства.

— И для меня тоже, Марго. Я чувствую, что… пришла в себя.

Улыбнувшись, Марго потрепала по спине Дина Мартина, который тихонько похрапывал, растянувшись под стулом.

— Знаешь, ты правильно сделала, что отшила Джоша. Он совершенно тебе не подходил.

Я не ответила. Впрочем, что я могла сказать? Все эти три дня я размышляла, что со мной было бы, согласись я выйти замуж за Джоша. И неожиданно для себя обнаружила, что за несколько месяцев Марго сумела понять меня даже лучше, чем я себя за свои почти тридцать лет. Наверное, я стала бы богатой дамой, наполовину американкой, возможно, вполне счастливой. Конечно, мне пришлось бы резко измениться, чтобы соответствовать своему мужу. Пришлось бы отказаться от любимой одежды, от дорогих мне вещей. Изменить стиль поведения, привычки и тупо следовать за этой стремительной, харизматичной машиной. Стать корпоративной женой, которая осуждала бы себя за остатки своего прежнего «я», не соответствующие принятым в их кругу стандартам, и чувствовала бы себя вечно обязанной этой стране за то, что та подарила мне такого замечательного Уилла.

О Сэме я не думала. Теперь мне это хорошо удавалось.

— Понимаешь, — сказала Марго, — когда ты доживешь до моих лет, то гора сожалений о прежних ошибках станет такой высокой, что заслонит открывающийся перед тобой вид.

Марго упрямо продолжала смотреть куда-то вдаль, и я так толком и не поняла, к кому, собственно, она обращалась.

Три недели после нашего возвращения из Монтока прошли без особых происшествий. Однако моя жизнь стала эфемерной, а будущее — неопределенным, поэтому я решила жить так, как завещал Уилл, — одним мгновением, ну а там будет видно. Я понимала, что очень скоро наступит такой момент, когда или Марго окончательно сляжет, или ее финансовая ситуация станет безвыходной, и тогда наш теплый, уютный пузырь лопнет, и мне придется брать билет домой.

Но пока все шло своим чередом — спокойно и вполне приятно. Я научилась находить удовольствие в рутинных вещах, пунктиром проходивших через весь мой день. Бегала по Центральному парку, гуляла с Дином Мартином, готовила ужины для Марго, хотя она и ела как птичка, смотрела вместе с ней «Колесо фортуны» и выкрикивала буквы, когда выпадал «Тайный сектор». Я усовершенствовала свой гардероб, придумав для своей нью-йоркской сущности новые имиджи, от которых у Лидии и ее сестры восхищенно отвисала челюсть. Иногда я надевала то, что одалживала мне Марго, иногда — то, что покупала в «Магазине винтажной одежды». Каждый день я становилась перед зеркалом в гостевой комнате квартиры Марго, разглядывала вешалки с нарядами, которые мне разрешалось взять, и моя душа пела от радости.