— Ты мог бы дать мне закончить, — огрызнулся Александр. — Я предложу его дочери себя.

Когда до них дошел смысл этих слов, воцарилось молчание. Потом Птолемей сказал:

— Сделай это, Александр. Я поддержу тебя, вот моя рука.

Гефестион в ужасе уставился на него. Он рассчитывал на Птолемея, здравомыслящего старшего брата. Тот недавно выписал назад из Коринфа Таис, уехавшую на юг на время его ссылки. Но сейчас стало ясно, что Птолемей взбешен не меньше Александра. В конце концов, хотя и непризнанный, он был старшим сыном Филиппа. Привлекательный, способный, честолюбивый, уже достигший тридцати лет, он полагал, что и сам прекрасно смог бы управлять Карией. Одно дело — уступить любимому брату, законному наследнику, и совсем другое — остаться в тени из-за слюнявого Арридея.

— А вы все что скажете? Мы останемся с Александром?

Многие были смущены, но согласились все. Убежденность Александра всегда захватывала. Юноши заявили, что этот брак сохранит Александру его место и принудит царя считаться с ним. Даже слабовольные, видя, что Александр считает голоса, присоединялись к заговору; все же, думали они, это не иллирийское изгнание, им ничего не придется делать, весь риск Александр возьмет на себя.

Это измена, думал Гефестион. Отчаяние сделало его дерзким; он взял Александра за плечи с твердостью человека, заявляющего о своих правах. Александр тотчас же повиновался и вместе с ним отошел в сторону.

— Утро вечера мудренее. Ты примешь решение завтра.

— Никогда не следует откладывать.

— Послушай. Что, если твой отец и Пиксодар меняются тухлой рыбой? Что, если она потаскушка или уродина? Как раз пара для Арридея? Ты станешь посмешищем.

С видимым усилием Александр поднял на него расширенные блестящие глаза и с терпением, которое тяжело ему далось, сказал:

— Ну и что? Для нас разницы нет, ты это знаешь.

— Конечно, знаю! — сказал Гефестион сердито. — Ты ведь не с Арридеем говоришь, с этим дурачком…

«Нет, нет, один из нас должен сохранить рассудок». Внезапно, по причине, неясной ему самому, Гефестион подумал: «Он доказывает, что может отнять женщину у своего отца. Она предназначена Арридею, приличия соблюдены, недоумок ничего не узнает. Но кто отважится сказать ему? Никто, даже я».

Александр, упрямо склонив голову, заговорил о мощи карийского флота. Гефестион прекрасно чувствовал невысказанный призыв, таящийся за его словами. Друг хотел не совета, но доказательств любви. Он должен получить все, в чем нуждается.

— Ты же знаешь, я с тобой, чем бы это ни обернулось. Что бы ты ни сделал.

Александр стиснул его руку, быстро улыбнулся и подошел к остальным.

— Кого ты пошлешь в Карию? — спросил Гарпал. — Я поеду, если хочешь.

Александр сжал обе его руки.

— Нет, македонцу нельзя; мой отец заставит тебя поплатиться. Благородно с твоей стороны было предложить это, Гарпал, я никогда не забуду.

Он поцеловал Гарпала в щеку; он становился очень чувствительным. Еще несколько человек сгрудилось вокруг него, наперебой вызываясь исполнить поручение. Словно в театре, подумал Гефестион.

Едва это слово пришло ему на ум, как он понял, кого выберет Александр.

Фессал явился уже в сумерках и был впущен через сад в покои Олимпиады. Она пожелала присутствовать при беседе, но Александр встретился с актером наедине. Фессал вышел, высоко неся голову; на пальце у него красовалось золотое кольцо. Олимпиада также поблагодарила его, пустив в ход все свое обаяние, еще не до конца утраченное, и дала ему талант серебра. Фессал ответил с большой учтивостью; опыт научил его произносить речи, в то время как ум занят совершенно иными вещами.

Дней через семь Александр встретил Арридея в дворцовом саду. Теперь идиот приезжал в Пеллу чаще; врачи советовали выводить его в люди, чтобы дать пищу уму. Он торопливо побежал навстречу Александру; старый слуга, которого Арридей перерос уже на полголовы, озабоченно ковылял позади. Александр, для которого идиот был не большим злом, чем собака или лошадь его врага, ласково поздоровался.

— Как поживает Фрина? — спросил он. Куклы не было видно. — Ее у тебя отобрали?

Арридей ухмыльнулся. В его мягкой черной бороде блестели дорожки слюны.

— Старушка Фрина в сундуке. Она мне не нужна. Мне привезут настоящую девушку, из Карии. — Он добавил непристойную похвальбу, как тупой ребенок, подражающий взрослым.

Александр смотрел на него с жалостью.

— Заботься о Фрине. Она хороший друг. В конце концов ты, может быть, захочешь к ней вернуться.

— Нет, если у меня будет жена. — Он кивнул Александру и сказал с дружеской искренностью: — Когда ты умрешь, я буду царем. — Дядька Арридея быстро ухватил его за пояс, и он двинулся в сторону портика, что-то нескладно напевая себе под нос.

Уверенность Филота росла. Он хорошо знал значение взглядов, которыми при нем обменивались. Снова он не был посвящен в тайну. Уже полмесяца он чувствовал запах заговора, но друзья Александра держали языки за зубами. Наконец он все понял: они были слишком упоены собой или слишком испуганы, чтобы таиться.

Для Филота это время было нелегким. Годами принадлежа к окружению Александра, он никогда не допускался в тесный круг его самых близких друзей. Филот искусно сражался, имел привлекательную внешность — за исключением голубых глаз навыкате, — мог составить хорошую компанию за ужином, был завзятым щеголем; его донесения царю всегда были осторожны, его, без сомнения, ни в чем не подозревали. Почему же тогда ему не доверяли? Интуитивно он винил в этом Гефестиона.

Парменион не оставлял его в покое, требуя новостей. Если он что-то пропустит, что бы там ни было, и его отец, и царь спросят с него. Теперь он думал, что благоразумнее было бы разделить с Александром изгнание; он был бы полезен Филиппу и сейчас принадлежал к посвященным. Но все произошло слишком внезапно, Александр сделал свой выбор во время ссоры на свадебном пиру; храбрый на поле боя, Филот слишком любил удобства спокойной жизни, чтобы в сомнительной ситуации таскать для других каштаны из огня.

Он страстно желал, чтобы ни до Александра, ни до Гефестиона — что было одно и то же — не дошло, какие опасные вопросы он задает. На это ушло время; он собирал там и тут пустячные сплетни, искал недостающие части разрозненной картины, стараясь оставаться незаметным, и наконец узнал правду.

Было решено, что Фессал не будет писать сам; при его поручении это показалось бы слишком подозрительным. Актер послал доверенного человека из Коринфа, чтобы сообщить о своем успехе.

Пиксодар знал кое-что, хотя и недостаточно, об Арридее: Филипп был слишком опытен, чтобы думать, будто прочный союз может быть достигнут бесстыдным мошенничеством. Но когда сатрап узнал, что за ту же цену он может приобрести вместо осла прекрасного рысака, он был очарован. В приемном зале Галикарнаса, с его пестрым мрамором, персидскими тканями и греческой мебелью, мимо Фессала скромно прошла дочь Пиксодара. Никто не потрудился сказать Арридею, что ей было всего восемь лет. Фессал, как полномочный представитель Александра, выразил восторг. Брак, конечно, должны были заключить по доверенности, но, когда он совершится, родня жениха вынуждена будет его признать. Остается только выбрать человека соответствующего положения и отослать его в Македонию.