— Я слышал тебя, — сказал Александр. — Тебе не было нужды приводить свидетеля.

— Очень хорошо. Завтра, когда твои друзья уберутся из Пеллы, я сниму стражу. Сегодня можешь подумать о своей жизни. Сейчас самое время.

Он вышел. Стража за дверью пробряцала оружием. Филот выскользнул следом. Он собирался взглянуть на Александра с осторожным сочувствием, с красноречивым возмущением, но в итоге покинул комнату, пряча лицо.

Шли дни; Александр, выпущенный на свободу, обнаружил, что толпа его приверженцев сильно поредела. Дружба с ним могла обойтись слишком дорого, даже молодым. Вся мякина отсеялась, осталось твердое зерно. Александр запоминал тех, кто остался ему верен; они никогда не будут забыты.

Через несколько дней он был призван в малую приемную. Посыльный сказал только, что царь требует его присутствия.

Филипп сидел на троне, в окружении судей, нескольких писцов и тяжущихся, ожидающих своей очереди. Без единого слова он указал сыну на сиденье у своих ног и продолжал диктовать письмо.

Александр помешкал, потом сел.

— Пусть введут его, — сказал Филипп страже у дверей.

Четверо человек ввели Фессала. Его ноги и руки были закованы. Он шел тяжелой нетвердой походкой, волоча железо. На запястьях кандалы натерли кровавые раны.

Актер был небрит и нечесан, но его голова была высоко поднята. Царю он поклонился столь же почтительно, как если бы был гостем — ни больше и ни меньше. Он отвесил поклон и Александру; в его взгляде не было упрека.

— Вот и ты, — сказал Филипп мрачно. — Если бы ты был честным человеком, то явился бы сам, чтобы дать отчет о своем посольстве. А если был бы мудр — убежал много дальше Коринфа.

Фессал склонил голову.

— Так это кажется, царь. Но я привык выполнять свои контракты.

— Тогда жаль, что твои наниматели будут разочарованы. Ты дашь свое последнее представление в Пелле. И дашь его в одиночестве.

Александр встал. Все глаза обратились к нему; теперь стало ясно, зачем он здесь.

— Да, — сказал царь. — Пусть Фессал посмотрит на тебя. Он обязан тебе своей смертью.

Голос Александра сорвался. Он сказал напряженно:

— Он слуга Диониса, его особа священна.

— Ему следовало держаться своего ремесла. — Филипп кивнул судье, который начал что-то записывать.

— Он фессалиец.

— Он гражданин Афин уже двадцать лет. Он действовал как мой враг после того, как был заключен мирный договор. У него нет никаких прав, и он это знает.

Фессал, почти незаметно покачав головой, посмотрел на Александра, но глаза того были прикованы к царю.

— Если воздать ему по заслугам, — сказал Филипп, — он завтра же будет повешен. Если он рассчитывает на милосердие, то должен попросить меня об этом. Точно так же, как ты.

Александр стоял в оцепенении, сдерживая дыхание. Все смотрели на него. Он шагнул к трону.

Фессал с лязгом выдвинул вперед скованную ногу. Теперь он стоял в позе героической стойкости, столь любимой его зрителями. Все глаза обратились к нему.

— Позволь мне ответить за все. Никому не следует превышать своих полномочий. В Карии я вмешался не в свое дело. Скорее, чем твоего сына, я должен просить Софокла быть моим защитником. — Он вытянул обе руки в классическом жесте мольбы, который к тому же, для наилучшего эффекта, обнажил его язвы. Вокруг приглушенно зашептались. Фессала увенчивали лаврами чаще, чем любого олимпийского победителя, и греки, даже видевшие не больше одного спектакля за всю жизнь, знали его имя. Слова мольбы он произнес глубоким звучным голосом, который мог бы захватить аудиторию в двадцать тысяч человек, а теперь был искусно соразмерен с пространством зала.

Слова были удачно подобраны, но означали совсем иное. В действительности Фессал хотел сказать: «О да, я знаю, кто ты. А ты знаешь, кто я. Не пора ли прекратить комедию?»

Черный глаз Филиппа сузился. Он понял намек актера и был сильно удивлен, когда его сын, вспыхнув, сделал несколько шагов и встал рядом с Фессалом.

— Разумеется, государь, я буду просить милосердия для Фессала. Намного позорнее было бы не сделать этого. Он рисковал для меня жизнью, я не пожалею для него крупицы своей гордости. Прошу, прости его, вся вина на мне. И ты, Фессал, пожалуйста, прости меня.

Фессал сделал жест, выразительнее любых слов. Рукоплескания, пусть и не слышимые, повисли в воздухе.

Филипп кивнул Фесаллу как человек, исполнивший свое намерение.

— Очень хорошо. Надеюсь, это научит тебя не прятаться за спину бога после всякого дурного поступка. На этот раз ты прощен, не злоупотребляй этим. Уведите его и снимите цепи. Остальными делами я займусь чуть погодя.

Царь вышел. Ему нужно было время, чтобы взять себя в руки, иначе он наделает ошибок. Этим двоим едва не удалось сделать из него дурака. Пара фигляров, как они разыграли эту сцену, украв его триумф.

Вечером Фессал сидел в доме, где остановился его старый друг Никерат, ехавший следом за ним до самой Пеллы на случай, если потребуется выкуп. Теперь он натирал мазью раны актера.

— Дорогой мой, я так переживал за мальчика. Забываешь, как мало он знает об окружающей нас реальности. Я пытался подать ему знак, но он поверил каждому слову царя. Он уже видел веревку вокруг моей шеи.

— Как и я. Неужели ты никогда не поумнеешь?

— Ну-ну, кто, по-твоему, Филипп — какой-нибудь иллирийский разбойник? Тебе бы стоило поглядеть, каким греком он выступал в Дельфах. Он уже знал, что зашел слишком далеко, еще до того, как я ему это сказал. Отвратительная поездка. Домой отправимся морем.

— Ты знаешь, что коринфяне оценили тебя в полталанта? Аристодем получил твои роли. Никто не заплатит тебе за представление, частным образом устроенное для Филиппа.

— О, я играл не один. Даже не предполагал, что мальчик будет столь естественен. Какое чувство театрального действа! Подожди, пока он познает самого себя; говорю тебе, мы многое увидим. Но это чудовищно, так обойтись с ним. Мое сердце обливалось кровью, правда обливалось.

— Да, я знаю, — шептал Гефестион в полуночной тьме. — Я знаю. Но сейчас ты должен поспать. Я останусь с тобой. Постарайся заснуть.

Бесцветным горячечным голосом Александр повторял:

— Он затоптал меня в грязь.

— Он не дождется похвалы за это. Это скандал — заковать Фессала, все так говорят. Все говорят, что ты держался великолепно.

— Он затоптал меня в грязь, желая показать, что может это сделать. Перед Фессалом, перед всеми.

— Они забудут. И ты должен забыть. Все отцы время от времени совершают несправедливость. Помню, однажды…

— Он мне не отец.

Ласкающая рука Гефестиона на мгновение застыла, оцепенев.