— Смерть Элия на совести Руфина. Сенат уже начал расследование.

— Мне от этого не легче, — едва слышно выдавила Марция и отвернулась. Центуриону показалось, что на ресницах ее повисли слезы.

— Если бы Элий был жив, он бы попросил тебя выступить против Бенита, — попытался настоять на своем Проб.

— Но он умер… — Марция поспешно мазнула платком по глазам. — И попросить некому. Прощай. — Она закусила губу, потому что губа предательски дрожала.

«По неподтвержденным пока данным Нисибис пал. Гай Элий Мессий Цезарь погиб вместе с остальными. Рим погружен в траур».

«Акта диурна», 13-й день до Календ июля (19 июня)

Стены Нисибиса появились на фоне бледного выгоревшего неба. Разрушенные зубья могучих некогда укреплений напоминали предсмертный оскал. Черные точки неостановимо кружили над разрушенной крепостью, и не сразу Руфин понял, что это падальщики слетелись со всех сторон драть на куски мертвечину. Густой, тягучий знойный воздух дрожал над раскаленной степью. Войска остановились. Кричали птицы. И выли собаки. На все голоса.

— Мне это не нравится, — сказал Гимп, откидывая с лица платок.

— Мне тоже, — отозвался его напарник, молодой смуглолицый араб.

— Пойдешь туда? — Гимп кивнул в сторону Нисибиса.

— А почему бы и нет?

— Я бы не пошел…

«В этом городе не может быть живых», — подумал Гимп.

Десяток всадников из разведки Четвертого легиона двинулся к городу. Ноги лошадей вязли в тине. Равнина перед городом превратилась в болото. Под жаркими лучами солнца черное месиво парило. Воздух колебался, создавая миражи, один другого отвратительнее. Неожиданно едущий впереди всадник ушел с головой в. липкую жижу. Остальные кинулись ему на помощь. Но сначала выудили не легионера, а раздутый труп, потом несколько бревен и наконец облепленного грязью товарища. Лошадь так и не нашли.

— В этой яме мог бы утонуть даже слон, — выплевывая грязь, сообщил данные разведки легионер. — Кто-нибудь знает, где дорога?

Никто не знал. Повсюду валялись трупы людей и животных. На солнце трупы раздулись чудовищными черными бурдюками. Стоявший на возвышенности город казался необитаемым. Нигде не видно было ни одного варвара. Похоже, что римская армия опоздала.

Руфин не стал подходить к Нисибису. Не разбивать же лагерь на этом мерзком поле! Даже в своей палатке император не мог укрыться от нестерпимой вони. Опасались нападения с тыла. Конница напрасно рыскала в округе — никаких следов варваров. Несколько обезумевших крестьян, ободранных и грязных, прятались в норах под землею, как крысы. Но ничего толком они рассказать не могли.

Скавр подлетел на черном от пота жеребце к императорской палатке, вздернул руку в приветствии.

— Разведка вернулась. Город разорен и мертв. Никого. Ни единой души. Только трупы. У большинства отрублены головы и сложены в кучи. Мужские, женские и детские отдельно. Римлян не нашли. Ни живых, ни мертвых.

Руфин нахмурился.

— Это невозможно. Они должны быть там. Хотя бы мертвые…

— Может, их захватили в плен? — предположил Скавр. — Рутилий приказал сдаться, и монголы их пощадили, надеясь на богатый выкуп?

— Может и так. Но все не могли остаться в живых. У преторианцев были большие потери. При таком длительном штурме не могло не быть. — Он сам подивился, как легко говорит об этом. Столько времени делал вид, что ничего не знает, а теперь… — Недопустимо оставлять трупы наших граждан на растерзание стервятникам. Вели обыскать развалины. Они там. ВСЕ…

«И Элий там», — уговаривал себя Руфин. Да, Цезарь непременно там, среди руин, с пробитой стрелою шеей, смотрит в небо остекленевшими глазами. Нет, уже не смотрит — стервятники давным-давно выклевали глаза.

Руфин уже хотел войти в палатку и немного отдохнуть, но будто из-под земли перед ним возник человек в белой перепачканной одежде разведчика Четвертого легиона. Лицо замотано белым платком, видны лишь горящие черные глаза. Странные глаза — как будто молодые, но кажется, что их обладатель знает все тайны на свете.

— Надо отойти от Нисибиса. Здесь плохое место, — сказал человек в грязном балахоне и тревожно оглянулся. — Здесь нельзя оставаться… нельзя…

Он был близок к панике.

— А что думает Скавр по этому поводу? — поинтересовался Руфин.

И понял, что Скавр ничего не думает — префект претория во главе первой когорты направлялся к разоренному Нисибису.

— Я из разведки, — хрипел незнакомец — голос у него был странный, каркающий, будто простуженный. — Здесь нельзя оставаться. Немедленно уходим!

Что-то в его тоне убедило Руфина. А может, и не тон незнакомца, а вонь, исходящая от покрытой тиной и трупами равнины, подействовала убеждающе. Неведомо, какая зараза таилась в этом новоявленном болоте. Император подозвал префекта лагеря и отдал приказ отойти от Нисибиса и разбить лагерь в другом месте. Человек в белом уже вскочил на коня, и бил его пятками и рвал повод. Он как будто обезумел от страха. Солдаты, только что начавшие обустраивать лагерь, ругаясь, разбирали палатки и вновь строились в центурии. Нет ничего хуже, чем менять только что отданный приказ. Но Руфин верил странному разведчику. А тот вновь очутился рядом и ухватил за повод императорского жеребца.

— Беги, Руфин. Вместе с остальными ты не успеешь. Беги. Спасись один. У тебя есть шанс. Гони коня! Скорее.

— Я не убегу, бросив войска.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Незнакомец прорычал что-то нечленораздельное. В его хриплом голосе было нестерпимое отчаяние.

— Кто ты? — спросил Руфин.

— Я — гений Империи. Бывший гений. Теперь я — Гимп. Я бессмертен и смертен одновременно.

— Чего ты боишься?

Гимп в отчаянии замотал головой:

— Не знаю, Август, клянусь водами Стикса — не знаю. Но нас ждет что-то страшное. Беги!

Красно-желто-стальная колонна, колеблясь, начала медленно отползать от Нисибиса. Восьмой легион шел в авангарде. Руфин хлестнул жеребца и помчался вперед, нагоняя отступающих римлян. Гимп скакал рядом, поминутно оглядываясь. Они были близко, слишком близко от города.

Неожиданно с криком Гимп слетел на землю, увлекая за собой Руфина. Они грохнулись в какую-то земляную нору. Все вокруг озарилось ослепительным светом, в сотни раз ярче полуденного солнца. Свет этот осветил отроги лежащих за Нисибисом гор с невозможной ясностью, обвел их пурпурными, синими, золотыми контурами. Люди вспыхивали мгновенными факелами. Кони ржали, люди вопили, пытаясь заслониться руками. Кожа на ладонях и лицах обгорала мгновенно. А следом за вспышкой по земле покатилась волна. Она сметала все на своем пути и гнала клочья огня, как листву неведомых деревьев. Раздался рев — чудовищный зверь рычал, вырвавшись на свободу.