Люди начали переговариваться, а Инквизитор двинулся к Томасу; лицо у него было каменным, черный плащ грозно развевался за плечами. Томас разжал пальцы, выронил нож и опустил руки, зная, что оправдываться бесполезно. Также он не дал себе труда прислушиваться к их разговорам. Время замедлило ход, как в кошмарном сне. Это не могло происходить с ним. Словно откуда-то издалека он наблюдал за этой сценой, слышал, как Бриджсток торжественно провозглашает:

– Джентльмены, мы нашли убийцу. Арестуйте его.

Отложив книгу, Корделия смотрела на спящего Джеймса. В конце концов, сегодня у нее имелся для этого благовидный предлог. Она стерегла его. Защищала от ночных ужасов, от гнусных козней Велиала. Она стиснула эфес Кортаны и снова ощутила тяжесть бремени, которое возложил на нее кузнец Велунд.

«Иди и будь великим воином».

Конечно, обязанность наблюдать за спящим мужем вовсе не тяготила ее. В свое время, после помолвки, Корделия думала, что каждую ночь будет лежать рядом с Джеймсом, слушать его дыхание. Когда она поняла, что они будут спать в разных комнатах, ей показалось, будто она лишилась чего-то очень дорогого, будто у нее отняли сокровенную мечту.

Сегодня Корделия могла бы сказать, что исполнение той мечты принесло ей лишь разочарование. Но это было бы ложью. Джеймс беспокойно ворочался под одеялом, потом, наконец, заснул, закинув свободную руку за голову. Она видела его профиль. Тревожные морщины на лбу разгладились, лицо его сейчас было совсем юным, мальчишеским. Щеки слегка раскраснелись, длинные черные ресницы подрагивали. Глядя на Джеймса, Корделия вспомнила героя поэмы Гянджеви, Меджнуна, юношу необыкновенной красоты, которая способна была рассеять мрак.

Когда он пошевелился, рубашка его расстегнулась, смялась, и Корделия увидела его тело. Она покраснела и отвела взгляд, потом рассердилась на себя и прошептала: «Ну и что?» Она целовала этот рот, нижнюю губу, которая была немного полнее верхней. Джеймс прижимался к ней, она чувствовала жар его тела, чувствовала, как напряглись его мышцы, угадывала его стремление привлечь ее ближе.

Она знала, что он желает ее. Нет, Джеймс ее не любил, но в тот момент, когда она попросила его «научить ее целоваться», он возжелал ее, и она почувствовала себя всемогущей. Прекрасной. Она была паладином, воином. Своим рассказом о встрече с возлюбленной Джеймс нанес ей жестокий удар, но она упрямо сказала себе, что не выдаст своих страданий, что Джеймс не увидит ее слез. Она потребует от него поцелуя, потребует, чтобы он желал ее. На этот раз они будут сражаться на равных.

Все получилось даже лучше, чем она себе представляла. Ее уловка сработала, и в какой-то момент она поняла, что он готов продолжать, что он забыл о прежней сдержанности и холодности и жаждет ступить на запретную территорию. После этого возврата быть не могло. И хотя она, Корделия, тоже хотела этого, она сделала над собой усилие и оттолкнула его.

«Ты поняла, что после этого тебе придет конец, – прошептал ей на ухо тихий голос. – Если ты полюбишь его хотя бы немного сильнее, чем любишь сейчас, твое сердце будет разбито».

Это была правда. Она знала, что если отдаст Джеймсу себя, то сгорит, как хрупкая веточка в гигантском костре. От нее останется лишь пепел. Потому что она, Корделия, вызывала у него лишь влечение, но не вызывала любви.

Краем сознания Корделия отметила, что в комнате стало немного светлее; обернувшись к окну, она поняла, что взошло солнце. Она почувствовала огромное облегчение. Все в порядке – на сегодня. Наступило утро, и с Джеймсом ничего не произошло.

Джеймс внезапно вздрогнул, повернул голову. Положив Кортану на кресло, Корделия шагнула к нему. Она решила, что его разбудил свет, и подумала, что нужно задернуть шторы…

Он резко втянул ртом воздух, тело его изогнулось, словно сведенное могучей судорогой.

– Только не на улицу, – прошипел он. – Нет… уходи в дом – нет… нет!

– Джеймс! – Корделия отодвинула кресло, которое загораживало выход, выглянула в коридор и позвала на помощь. Джеймс бился на кровати, веревка, впивавшаяся в тело, поранила ему руку до крови. Корделия бросилась к постели, и он закричал:

– Отпусти ее! Отпусти ее!

Она торопливо принялась распутывать веревку, перепачкала пальцы в крови. Внезапно Джеймс вырвался, вскочил на ноги и, пошатываясь, подошел к окну. Он взялся за раму, начал ее дергать, и Корделия поняла, что он хочет открыть окно.

Из коридора донесся топот, и комнату ворвался взъерошенный Мэтью; взгляд у него был обезумевший, и видно было, что он еще не до конца проснулся. Увидев Джеймса у окна, Мэтью одним прыжком преодолел разделявшее их пространство, схватил друга за плечи, развернул к себе. Глаза Джеймса были широко раскрыты, он смотрел на Мэтью в упор, но, казалось, не видел его.

– Отпусти… ее… – хрипло выговорил Джеймс, вырываясь.

– Проснись! – воскликнул Мэтью и прижал Джеймса к стене.

Джеймс продолжал отталкивать его, но уже не так яростно; постепенно дыхание его выровнялось.

– Мэтью, – наконец, прошептал он. – Мэтью, это ты?

– Джейми bach. – Мэтью с силой вцепился в плечи друга. – Это я. Посмотри на меня. Очнись.

Джеймс медленно сфокусировал взгляд на его лице.

– Возможно, в ином мире не будет ни прощения, ни воздаяния, – чужим голосом произнес он.

– Возможно, – подхватил Мэтью, – возможно, мы все отправимся в Ад, но какое это сейчас имеет значение, ведь ты жив и здоров.

– Джеймс, – заговорила Корделия.

Они обернулись, услышав ее голос. Черные волосы Джеймса взмокли от пота, на нижней губе выступила кровь.

– Прошу тебя.

Джеймс задрожал, потом у него подогнулись колени, и он сполз по стене на пол. Слабо кивнул.

– Со мной все в порядке. – Он говорил невнятно, но уже своим, знакомым голосом. – Все кончилось.

Мэтью испустил тяжкий вздох и шлепнулся на подоконник. Корделия вдруг покраснела, сообразив, что на нем из одежды только брюки и нижняя рубашка. Она видела на его мускулистом плече руну энкели, частично скрытую рукавом. У Мэтью прекрасные сильные руки, подумала она. Почему-то она никогда не обращала на это внимания.

О боже. Если бы мать узнала, что Корделия находится в спальне с двумя полураздетыми мужчинами, она упала бы в обморок.

– Итак, тебе приснился сон, – сказал Мэтью, глядя на Джеймса. Взгляд его был полон любви, и Корделии показалось, что сердце ее сейчас разорвется от волнения и еще какого-то незнакомого чувства. Когда-нибудь они с Люси тоже станут парабатаями, но ей, Корделии, оставалось лишь надеяться на то, что они будут любить друг друга так же сильно, как эти двое.

– Кошмарный сон, я правильно понимаю?

– Правильно, – ответил Джеймс, развязывая веревку, которая все еще стягивала его запястье. – И если сон не лжет, убили кого-то еще. – Это было произнесено равнодушным, усталым тоном.