Я рассыпаюсь.

Я рассыпаюсь на составные части, влетаю в его сердце настоящей бедой.

Он ищет мой взгляд, он хочет в нем что-то увидеть, увидеть там серию «да» или «нет» или, может быть, намек на то, что я не против продолжить, а мне сейчас хочется утонуть в нем. Я хочу, чтобы он целовал меня. Целовал, пока я не потеряю чувства в его объятиях, пока я не перестану ощущать собственное тело, пока я не взлечу в новое пространство, которое будет принадлежать нам двоим целиком и полностью.

Слов нет.

Только его губы.

Снова и снова.

Он торопится, он переполнен чувствами, как будто не может больше позволить себе медлить, как будто ему нужно успеть так много прочувствовать и ему не хватит тех лет, которые остались впереди. Его рука путешествует по моей спине. Он изучает все изгибы моего тела. Он целует мою шею, горло, плечи, и его дыхание становится все более частым и таким отрывистым. Внезапно его пальцы оказываются у меня в волосах, и я чувствую, как кружится у меня голова. Я тянусь к нему, я кладу руки ему на затылок, я прижимаюсь к нему и ощущаю ледяную жару и боль в каждой клеточке моего тела. Я с таким отчаянием хочу его, что это становится жизненной необходимостью. С моим желанием не может посоперничать ни один счастливый момент во всей моей жизни.

Я прижата к стене.

Он целует меня так, словно весь мир сейчас вот-вот рухнет со скалы, а он решил удержаться и только для этого прочно вцепился в меня, словно он изголодался по настоящей жизни и любви, и он сам никогда и не знал, как это может быть здорово — находиться вблизи кого-нибудь. Как будто он впервые ощущает не голод, а что-то другое, и теперь ему непонятно, каким образом он должен заставить себя остановиться, он не умеет кушать маленькими кусочками, он вообще не знает, как можно что-то делать не спеша, а, как говорится, с толком, чувством и расстановкой.

Мои пижамные штаны падают на пол, и всему виной его руки.

Я в его объятиях, я остаюсь в трусиках и майке, которые лишь чуточку прикрывают мое тело, а он отстраняется, чтобы посмотреть на меня, чтобы упиваться видом полунагой девушки. Он говорит: «Какая ты красивая!» и еще: «Ты невероятно красивая!» — после чего снова заключает меня в объятия. После этого он подхватывает меня на руки и несет к моей кровати. В следующее мгновение я уже лежу на подушках, а он сидит верхом у меня на бедрах, но почему-то без рубашки, и я никак не могу понять, куда же она подевалась. Я знаю только одно: я смотрю в его глаза и понимаю, что в этом моменте мне не хочется менять ничего, ни малейшей детали.

У него есть сто тысяч миллионов поцелуев, и все их он готов отдать мне.

Он целует мою верхнюю губу.

Потом нижнюю.

Потом подбородок, кончик носа, несколько поцелуев достается лбу, обоим вискам, щекам, после чего он осыпает поцелуями контур моего лица. После этого настает очередь шеи, ушей, и тут

его руки

начинают

скользить

вниз по моему телу. Он сам начинает спускаться вдоль моего тела, но неожиданно его грудь зависает у меня над бедрами, и в следующий миг он словно исчезает. Я смутно различаю его макушку и изгиб плеч, я вижу как поднимается и опускается при дыхании его спина. Его руки пробегают по моим ногам и снова вверх, по ребрам, по пояснице и снова вниз, чуть задерживаясь у бедер. Его пальцы оттягивают резинку моих трусов, и я начинаю ловить ртом воздух, которого мне катастрофически не хватает.

Его губы касаются моего оголенного живота.

Это скорее легкое дуновение, а не поцелуй, но в тот же миг что-то взрывается у меня в голове. Это прикосновение перышка к моей коже там, где мне уже ничего не видно. А мой мозг начинает разговаривать на тысяче разных языков, ни один из которых я не понимаю.

И я чувствую, что теперь он направляется вверх по моему телу.

Он оставляет на нем огненную дорожку, один поцелуй за другим, и мне кажется, что долго я этого не выдержу. Я не смогу все это пережить. В моем горле формируется крик, я должна освободиться, и я цепляюсь пальцами в его волосы и подтягиваю его к себе.

Я должна сейчас сама поцеловать его.

Но мои пальцы только скользят по его шее, груди и туловищу, я понимаю, что никогда еще ничего подобного не испытывала, не до такой степени, потому что в любой момент я готова взорваться, и каждый вдох может стать последним, потому что одного прикосновения будет достаточно, чтобы поджечь весь мир сразу. Я забываю обо всем на свете, об опасности, об ужасах завтрашнего дня, и я даже не помню, почему я забываю об этом, что именно я забываю, потому что-то я уже забыла. Ни на что сейчас нет сил обращать внимание, есть только его глаза, горящие глаза. А еще его кожа, оголенная. И его тело — само совершенство.

И мое прикосновение не доставляет ему никаких неудобств.

Он осторожен со мной, он не давит на меня, он упирается локтями о кровать. Наверное, я улыбаюсь ему, потому что он улыбается мне в ответ, но при этом улыбка у него такая, словно он окаменел. Он дышит так, как будто забыл, как это делается. Он смотрит на меня, как будто не знает, как нужно правильно смотреть. Он будто колеблется и не знает точно, можно ли ему позволить мне видеть его таким. Как будто он и сам не понимает, как можно быть таким нежным и ранимым.

Но сейчас он именно такой.

И я рядом с ним.

Лоб Уорнера прижимается к моему лбу, его кожа разгорячена, его нос касается кончика моего носа. Он переносит свой вес на одну руку, а свободной гладит меня по щеке, так, словно она сделана из тончайшего стекла. Только теперь я понимаю, что до сих пор сдерживаю дыхание. Да я уже и не помню, когда я последний раз выдыхала.

Его взгляд перебегает на мои губы, потом снова вверх. У него во взгляде голод и еще много эмоций, на которые, как я считала раньше. Он был вообще не способен. Я и представить себе не смела, что он может быть таким реальным, таким человеческим. Но так оно и есть. Вот оно — здесь и сейчас. И все эти эмоции отражены на его лице, как будто их только что вырвали из его груди.

Он вручает мне свое сердце.

И произносит всего одно слово. Он произносит его шепотом. Как будто ему очень нужно произнести его именно сейчас.

Он говорит:

— Джульетта.

Я закрываю глаза.

Он говорит:

— Я не хочу, чтобы ты снова называла меня Уорнер.

Мои глаза открываются сами собой.

— Я хочу, чтобы ты узнала меня, — продолжает он, задерживая дыхание. Его пальцы убирают с моего лица прядку волос. — С тобой я не хочу быть Уорнером. Сейчас я хочу быть другим. Я хочу, чтобы ты называла меня Аарон.

И я хочу сказать ему, что, дескать, да, конечно, я целиком и полностью понимаю тебя, но тишина тянется, и это начинает сильно смущать меня. Что-то есть такое в этих секундах, да еще его имя у меня на языке, и тут открываются другие части моего мозга, и что-то начинает терзать меня, возвращает память, словно пытаясь сказать мне что-то и