И под скептическими взглядами матросов въехал на серебристой «ривольте» на борт – молодой парень в несуразно роскошном автомобиле, полный головокружительных планов.

Паром скользил по черной глади ночного моря. Когда на горизонте исчезли огни маленького острова, Винченцо вдруг испугался, что потеряет Таню. Он солгал ей, потому что не хотел оправдываться. Не было у него аргументов, чтобы отражать ее возражения. Теперь надо вернуться с победой. Только победа могла стать достаточным аргументом его правоты.

Год за годом он по газетам следил за «Тарга Флорио» и имел довольно четкое представление о правилах и возможностях, что предоставлял турнир. После аварии 1973 года, стоившей жизни одному гонщику и одному зрителю, «Таргу» лишили статуса международного чемпионата. С тех пор она проходила в формате национальных гонок. Автомобили были столь же мощны, а меры безопасности столь же смехотворны. Отсутствие международной конкуренции было на руку смельчакам, желающим показать себя в деле.

Винченцо не рассчитывал, что его воспримут всерьез, – без связей, рекомендаций и опыта. Он думал произвести впечатление на одного-единственного человека и принять участие в гонках на контрактной основе. Этим человеком был Нино Ваккарелла. Тот, кто поднялся из ничего в короли, не мог ему отказать – так он рассуждал. Шансы были ничтожны, но недостаток здравого смысла у Винченцо с лихвой компенсировался избытком сумасбродства. Такое встречается лишь у талантливых или отчаявшихся, а он был и тем и другим.

Винченцо собирался вернуться с подписанным контрактом и тем самым доказать Тане, что его нужно воспринимать всерьез, что он годится ей в мужья. Ее сомнения он объяснял тем, что Таня видела в нем мальчишку, да еще и неудачливого мальчишку. Винченцо и в самом деле смотрел на нее снизу вверх, и не только из-за разницы в возрасте. Он слишком благоговел перед Таней, чтобы держаться с ней как с ровней.

На пароме Винченцо не спускал глаз со своей «ривольты», которая слишком бросалась в глаза среди потрепанных «рено» и «фиатов». Этот автомобиль – его единственный шанс достойно выглядеть среди претендентов на звание гонщика. Без машины он был здесь никто. На рассвете паром причалил к берегу Сицилии. С величайшей осторожностью Винченцо вывел машину по ржавым сходням на пирс. Милаццо лежал окутанный сном. В прозрачном утреннем воздухе не просматривалось ни одного полицейского. Винченцо беспрепятственно выехал из города через Лунгомаре и взял курс на Палермо.

Уже в Кампофеличе, сразу после Чефалу, начинался стартовый отрезок гоночной трассы, где автомобили набирали скорость. Сейчас сервисеры расставляли вдоль шоссе рекламные щиты – «Кампари», «Мартини», «Фернет Бранка». Крестьяне выгружали с подвод соломенные тюки. Мимо на бешеной скорости пронеслась красная «альфа». Первые гонщики уже тренировались, а дети на обочине дороги уже ликовали.

Винченцо задумался. «Нет большего греха, чем растраченный попусту талант», – говорила мать. Но в том, что ее жизнь не удалась, Джульетта винила только себя, в то время как Винченцо злился на мир, который не распознал и не принял его дара.

Его настроение колебалось от юношеской эйфории до панического страха. Но чем дальше, тем больше убеждался Винченцо в безнадежности своей затеи. Все, что у него есть, – автомобиль, собранный Энцо и купленный Винсентом. Угнать его – вот все, на что хватило его ума. Он чувствовал себя едва ли не шарлатаном.

На фоне зеленого майского пейзажа вдоль стартовой и финишной прямой выстроились трибуны. Пока здесь царило затишье. Половина боксов закрыта, возле других курили механики. Где-то загудел мотор. С грузовой платформы соскользнула «ланчия-стратос». Тут же рядом паслись овцы.

Винченцо свернул к пит-лейн, поехал мимо боксов. «Де-томазо», «альфа-ромео»… Он напустил на себя беззаботный вид, вылезая из машины, но всем, похоже, было тут наплевать на него. Никто не заинтересовался и «ривольтой». Усатый механик крикнул, чтобы он откатил свою тачку подальше. Винченцо направился к нему и спросил, где найти Ваккареллу.

– Ты кто такой? – бросил вместо ответа механик.

И Винченцо с уверенностью, на какую только был способен в этот момент, ответил, что прибыл поговорить с Ваккареллой. Механик глянул на него с подозрением.

– Нино на трассе.

Вероятно, он заподозрил в Винченцо мальчика из богатой семьи и только потому не послал подальше. На Сицилии лучше не говорить лишнего, покуда не поймешь, с кем имеешь дело. Механик ушел. Винченцо направился к трассе. Он ждал.

Ваккарелла мог бы и во сне вспомнить каждую выбоину и поворот на дорогах Сицилии, тем не менее снова и снова изучал трассу с упорством и уважением, какое присуще только великим мастерам.

Винченцо обратил внимание на группу куривших неподалеку молодых людей в джинсах и клетчатых рубашках. Когда мимо пролетел гоночный автомобиль с открытым верхом, резко затормозил и свернул к пит-лейн, компания оживилась. Винченцо узнал типа из «альфа-33» – красной зверюги с двенадцатью цилиндрами под капотом и белой надписью «Кампари» по борту. Мотор визжал, как циркулярная пила, – неистовый, почти инфернальный вой, сквозь который слышалось мерное гудение. Металлическая кабина, жесткая обшивка сиденья, небольшой руль – не автомобиль, а гроб на колесах.

На шлеме водителя было написано «Ваккарелла». Когда неистовавшие под капотом пятьсот лошадей угомонились, он вылез, и толпа молодых парней – впрочем, среди них было и несколько девушек – сорвалась с места. На первый взгляд их можно было принять за собирателей автографов. Ваккарелла снял шлем и улыбнулся им. Винченцо пытался поймать взгляд великого гонщика, но тот смотрел на кого угодно, только не на него. По выкрикам Винченцо понял, что все эти парни и девчонки здесь затем, зачем и он сам. Внутри все так и опустилось. Такие все напористые, энергичные. Даже воздух уже искрил от соперничества. Он ожидал всего – что Ваккарелла будет занят, что оттолкнет его с присущим звездам высокомерием, что он вообще его не найдет, но ни в одном из сценариев, что прокручивались в голове Винченцо, не было толпы жаждущих славы соперников. Он осознал, сколь долго обитал в коконе своего мирка, сколь плохо подготовлен к встрече с большим миром. Он, Винченцо Маркони, привыкший считать себя не таким, как другие, вдруг почувствовал себя одним из многих. Его здесь не ждали – при всех его способностях.

Он молча смотрел на обступившую Ваккареллу толпу претендентов. У всех было очевидное преимущество: все они говорили на сицилийском диалекте, и у всех имелось серое кепи – как у Ваккареллы. Знаменитый гонщик охотно отвечал на вопросы, что-то советовал – с присущим ему терпением. Винченцо, со своим миланским итальянским и немецким образом мыслей, снова ощутил себя отщепенцем.

Не испытывая желания соперничать, он отошел в сторону. Возле пит-лейн стояли двое итальянских пилотов «порше» – судя по счастливым лицам, успешные соискатели контрактов. Облаченные в гоночные комбинезоны, они на первый взгляд ничем не отличались от Ваккареллы, но уже то, как подобострастно они разговаривали с механиками, выдавало совсем иной статус. В этих парнях угадывалась Jeunesse dorée[148], они явно с рождения привыкли видеть мир у своих ног.