Так продолжалось семь дней. Семь дней, с утра до вечера, обернулись сплошным опьянением, когда не различаешь вчера и сегодня. Кармела падала на пол, увлекая его за собой. В ней было все, чего Винченцо так недоставало в Тане. Кармела не отпускала остроумных реплик, но сколько раз Винченцо удивлялся сообразительности ее рук, угадывавших самые чувствительные места на его теле. Кармела принимала его целиком, со всеми достоинствами и недостатками – его печаль и внезапные вспышки радости, его смех и боль.

Винченцо уехал на Салину, только когда во всех подробностях изучил ее волшебное тело.

И снова ложь далась ему без особых усилий. Винченцо ввел в свою историю некоего Антонио, механика из Чефалу, якобы взявшего над ним шефство, и описал его в таких подробностях, что и сам почти поверил в его существование.

Но думал он только о Кармеле. Она раскрепостила его чувственность, отдаваясь ему с отрешенностью, которая сводила с ума. Так из недели в неделю, из месяца в месяц, в дурманящей жаре сицилийского лета Винченцо делил свою жизнь между большим и малым островами. Он продолжал спать и с Таней – правда, и здесь кое-что изменилось.

Удивительно, но появление любовницы не столько усилило наметившееся отчуждение между ними, сколько сделало их отношения более ровными. Винченцо все так же нравились ее бледная кожа и стройное тело, вот только страсть несколько поутихла. Зато вырос интерес к интеллектуальным перепалкам. Ее сарказм, трезвый взгляд на вещи, ее беспристрастные суждения были для Винченцо якорем, который удерживал его в границах сицилийской семьи с ее неписаными законами.

Как-то, лежа в постели рядом с Таней, которая читала что-то при свете ночника, Винченцо спросил себя, а почему бы ему не расстаться с ней и не легализовать отношения с Кармелой. Но он ощущал Таню как естественную, самой природой определенную ему fidanzata, точнее, он ощущал себя как ее fidanzato – друг, любовник, защитник. С этой мыслью Винченцо обнял Таню и заснул, прильнув к ней, как ребенок.

Таня была единственной, кто не отговаривал Винченцо стать гонщиком, после того как в Нюрнберге чуть не погиб Ники Лауда. Его «феррари» загорелся прямо перед камерами двух съемочных групп, делавших каждая свой документальный фильм о легендарном гонщике. Происшествие само по себе не представлялось чем-то из ряда вон выходящим, каждый сезон погибали один-два пилота. Но Лауда был кумиром Винченцо – расчетливый стратег среди горячих голов, интеллектуал среди красавчиков со страниц «Плейбоя».

Страшные кадры обошли весь мир. Винченцо и Таня смотрели запись в баре, снова и снова, в замедленном повторе, – море огня, бушующее несколько растянувшихся в бесконечность секунд, в котором заживо сгорал Лауда, без всякой надежды на помощь. Розария и ее мать взывали к разуму Винченцо, возносили за него молитвы Деве Марии. Даже встревоженный Джованни звонил из Мюнхена. И только одна Таня поддерживала Винченцо, убеждала его не дать сбить себя с толку. Она же единственная предсказала, что Лауда выживет благодаря воле и вернется на трассу, чтобы защитить свой титул.

Героический камбэк Лауды подействовал на Винченцо странным образом. Теперь, помимо прочего, он чувствовал себя едва ли не мошенником. Кем он себя возомнил? С кем вздумал равняться? Но чем непреодолимей казалась пропасть между нынешним его состоянием и целью, тем чаще срывался Винченцо в тренировочные рейды по безлюдным дорогам острова. И каждый раз в конце концов оказывался в объятиях Кармелы, и оба забывали, на каком они свете.

Октябрь выдался теплый. Над морем висели осенние тучи. Жизнь меж двумя женщинами сделалась обыденностью. Он не хотел отказываться ни от одной из них, не усматривая в этом ни измены, ни обмана. Он словно пребывал в естественном своем состоянии. Когда Винченцо был с Таней, Кармелы будто не существовало, и наоборот. И, пересекая на алискафе разделяющее острова море, Винченцо думал о том, как щедра и разнообразна жизнь.

Но однажды, когда Винченцо вернулся с Сицилии, Таня сказала как бы невзначай:

– Можешь переехать к ней, если хочешь.

Винченцо опешил. Они мыли посуду.

– Если тебе так будет лучше. – Таня смотрела на него спокойно. – Главное, будь со мной честен.

Винченцо не знал, куда девать глаза.

– Ты свободен. Я не хочу становиться тебе поперек дороги.

Она взяла тарелку у него из рук и насухо вытерла полотенцем.

Откуда Таня узнала, оставалось только догадываться. Как и о причине ее великодушия – гордость то была или ее левацкие убеждения. Она не выказывала желания уйти от Винченцо, но и не принуждала его бросить Кармелу. Как ни в чем не бывало продолжала работать над своей диссертацией и все ближе сходилась с Розарией. Спала с Винченцо, и, насколько он мог судить, другого мужчины у нее не было.

Если у кого и сдавали нервы, так это у Винченцо. Кармеле он ничего не сказал. Это было нетрудно, они вообще мало разговаривали при встречах. Но за него призналось его тело. У него случилась неудача в постели. И не с Таней, что было бы понятно, а с Кармелой. Она была прекрасна, как и всегда, но тело его вдруг взбунтовалось. Кармела была сама тактичность. Нежно обняла его, притянула к себе. Винченцо расплакался. Его вдруг накрыло такой щемящей жалостью к себе, что он буквально сбежал от Кармелы и вернулся на Салину.

Удивляясь самому себе, он рассказал Тане. Та предложила объяснение, призвала на помощь Фрейда, чем порядком разозлила Винченцо. А когда напомнила о его цели – стать автогонщиком, разозлила еще больше. Винченцо и сам не понимал, почему ее трезвые доводы так его взбесили. Они уснули, так и не помирившись.

Позже Таня сказала, что верит в Винченцо и что если кто ему и мешает, так только он сам. В его силах добиться задуманного, надо лишь сделать первый шаг. Предстоящий долгий путь следует разбить на отрезки, чтобы от страха перед высотой не закружилась голова. Ведь чего проще – и в самом деле отправиться в Чефалу к механику Антонио. Затем изучить трассу, как Ваккарелла.

Обо всем этом Винченцо и сам твердил себе не раз. Теперь ему казалось, что он постоянно только и делает, что отвлекается от главного. Что плотские наслаждения – последнее, что ему сейчас нужно. Не о сексе и не о самоутверждении надо ему думать. Это было нелегко, ибо только секс и скорость делали Винченцо счастливым. Он был хороший любовник – страстный, любознательный, неторопливый. Он никогда не понимал, почему то, что по-итальянски нежно именуется fare l’amore, немцы называют грубым словом Bumsen, которое звучит как дорожно-транспортное происшествие. Пошлости вроде «перепихнуться» или даже обыденное «спать» также, на его взгляд, не имели ничего общего с любовью.

В ту ночь Таня будто поднесла к его глазам зеркало, в очередной раз удивив своей способностью все расставлять по местам. Если с Кармелой он обретал корни, то Таня давала ему крылья.

Наступление осени он осознал, лишь когда заговорили о сборе урожая. Дон Калоджеро лично прибыл на Салину понаблюдать за своими мальвазиевыми плантациями. Розария отправила Винченцо в гавань встречать патрона и заодно смиренно просить разрешения принять участие в работах. Отказаться Винченцо не мог. С доном Калоджеро надо было вести себя почтительно, чтобы не поставить под угрозу встречи с его дочерью.