витала в московском воздухе. Параллельно с этим, естественно, происходили весьма радикальные вещи, связанные с вооруженными силами и обороной Союза. После «чисток» всю армию энергично перетряхнули и реорганизовали с целью более плотного централизованного контроля и управления. После вторжения Гитлера в Австрию и в связи с чешским кризисом были созданы новые укрепрайоны. Ситуация с Японией приобрела критический характер и серьезно обострилась после Амурского инцидента. Дальневосточная Краснознаменная армия была разделена на две отдельные единицы. Общий численный состав артиллерийских дивизионов был увеличен с 13 000 до 18 000 человек. До и после Мюнхена лихорадочно укреплялись уязвимые участки границ, создавались глубокие зоны укрепленных районов. Строились «бункеры». Увеличивалось количество танков, танковых и прочих механизированных частей.

Об этой грандиозной оборонительной программе и расширении вооруженных сил ясно свидетельствуют бюджетные ассигнования на вооруженные силы и флот на эти годы. В 1937 году правительство израсходовало на военные приготовления и флот около 23 млрд рублей. В 1938 году на следующий год выделено почти вдвое больше – 40 млрд рублей на военные нужды и флот и еще около 25 млрд рублей на оборону и охрану военно-промышленных объектов, капитальные и военные нужды. В 1939 году оборонный бюджет предусматривал выделение 82 млрд рублей на следующий год; а в 1940 году государственный бюджет предусматривал выделение в общей сложности около 105 млрд рублей на военные нужды, флот и оборону военно-промышленных объектов. Эти расходы огромны. Внешний мир не знал или не оценил ту грандиозную кампанию России по подготовке к обороне, которая тогда планировалась.

Короче говоря, в течение этих трех лет средний объем ассигнований составлял около 6 млрд долларов ежегодно на одну только оборону – сумма, превышающая общий доход правительства Британских островов и почти равная общегодовому доходу правительства Соединенных Штатов от федерального налогообложения.

К концу 1938 года генерал Ворошилов констатировал, что по сравнению с 1934 годом количество бронемашин увеличилось в семь с половиной раз; количество танков и танковых подразделений выросло в три раза. Зенитные и противотанковые орудия и танковая артиллерия количественно росли быстрее, чем другие рода войск. Численность войск химзащиты была удвоена. Было публично объявлено, что потолок зенитных орудий удвоен. Ворошилов публично заявил, что количество истребителей увеличено в три раза; что их прожекторная, автотранспортная и другие службы полностью реорганизованы как по качеству, так и количественно; что количество легких и боевых самолетов и самолетов сопровождения увеличилось в два раза; что бомбовая нагрузка для бомбардировщиков выросла втрое. В докладе на съезде партии он сделал поразительное заявление о том, что Красная армия располагает истребителями, развивающими скорости более 500—1000 километров в час и с потолком от 14 000 до 15 000 метров[94].

Сталин тогда заявил: «Вторая всеобщая империалистическая война стала неизбежной». Ворошилов сказал: «Мы знаем, как никогда, что единственной надежной гарантией против военного нападения на Советское государство является поддержание Красной армии и флота в состоянии реальной и постоянной военной готовности».

Советские лидеры ясно видели не только прогресс, но и конечную цель агрессии, которую вынашивали Гитлер и Муссолини. 1937 и 1938 годы в плане подготовки к войне были для Советской России такими же, чем 1940 и 1941 годы – для Соединенных Штатов. Чехословакия тогда играла для России такую же роль, какую сейчас играет Британия для Соединенных Штатов. Когда чехословацкие бастионы пали, а Франция – в угоду Гитлеру – отказалась разрешить своему союзнику участвовать в Мюнхенском соглашении, Россия потеряла единственную надежду защититься не только за счет собственных сил. Именно в связи с этим были выделены новые огромные ассигнования и разработаны обширные дополнительные планы по возведению или расширению заводов и производству танков, самолетов и военного снаряжения не только на Донбассе, но и в глубине страны.

Американские авиационные и другие инженеры в то время говорили мне, что производительность заводов под управлением военных комиссариатов оказалась намного выше, чем под гражданским управлением. Во время своих инспекционных поездок на заводы в промышленных регионах многое указывало на то, что военные не сидят сложа руки.

_________________________________

Журнал Вашингтон, 7 июля 1941 года

К своему изумлению, обнаружил, что мой друг Линдберг, судя по его заявлениям, предпочел бы нацизм коммунизму. Поверить не могу, что он такое сказал, но сведения представляются мне вполне авторитетными. Если это так, то очень жаль. Это идет вразрез и с традициями его народа, и с карьерой его отца.

Это был бы отчаянный выбор, но между ними (нацизмом и коммунизмом) существует весьма большая разница. Мы должны быть бесконечно благодарны за то, что нам самим делать такой выбор не приходится. Принятая у нас форма правления – лучшая из всех, придуманных человеком, и демократия еще далеко не мертва. Она продемонстрировала свои резервы при возникновении критических ситуаций, как это было в Дюнкерке и в Лондоне в сентябре, и здесь, в реакции нашего собственного народа на агрессию Гитлера. Говорить о необходимости выбора между двумя вариантами – это, на мой взгляд, пораженческая позиция и нехороший американизм. Мы не должны признавать, что такой выбор необходим или возможен. Наша демократия – лучшая форма правления.

И Германия, и Советская Россия – государства тоталитарные. Оба государства реалистичны, оба сильны и безжалостны в своих методах. Однако существует одно различие, и оно ясно как божий день. Его нетрудно проиллюстрировать. Если бы Маркс, Ленин или Сталин твердо придерживались христианской веры, будь то католической или протестантской, и если бы в силу этого факта коммунистический эксперимент в России проектировался на такой основе, он, вероятно, был бы объявлен одной из величайших попыток христианского альтруизма в истории по воплощению идеалов братства и милосердия, проповедуемых в Евангелии Христовом, в управлении людьми. Дело в том, что христианская религия может быть навязана коммунистическим принципам без ущерба для экономических и политических целей, главная из которых основана на «братстве людей». Если применить тот же тест к нацизму, то разница между ними становится очевидной. Принципы христианской религии не могут быть навязаны нацистской философии без разрушения политической основы государства. Нацистская философия ставит государство над христианской религией и, по сути, сама по себе является таковой. Именно поэтому она стремилась уничтожить христианство в Германии путем гонений. Нацистская философия создает правительство, которое фактически построено на отрицании альтруистических принципов христианства. Нацистское государство обожествляется. Для него война – это добродетель. Братская любовь, милосердие, справедливость и христианские добродетели представляют собой признаки слабости и упадка, если противоречат утилитарным потребностям государства. Государство – это церковь и конфессия. Сила, власть, мощь, как выражение нордической и расовой религии, являются основой нацистской идеологии.

Навязать христианскую религию нацизму было бы