Пол побагровел.

— Дженни, дорогая, — промолвил он, — пожалуй, тебе лучше подняться наверх. Ты сегодня и так натерпелась. — Голос его звучал напряженно и подчеркнуто холодно. — Вымойся, приведи себя в порядок и отдыхай.

Дженни поступила, как было велено. Тон и выражение лица Пола не позволили Барбаре последовать ее примеру.

— Как ты могла допустить, чтобы такое стряслось с моей дочерью?

Пережившая крайнее напряжение Барбара чувствовала себя совершенно вымотанной и опустошенной. С момента прибытия домой она еще не промолвила ни слова и едва ли была готова оправдываться.

— Ничего я не допускала. Произошел несчастный случай, вот и все.

— А я спрашиваю, почему ты позволила ей сесть на эту лошадь? Ты таскаешься туда каждую неделю, следишь за ней, и уж, конечно, знала, что это не та лошадь, на которой она всегда ездит. А ты разрешила ей залезть на незнакомую лошадь, да еще и пуститься вскачь. Девочка могла погибнуть!

— Пол, прекрати, пожалуйста, — только и смогла сказать Брабара. — Я просто не могу сейчас говорить на эту тему. Честное слово, не могу. — После всего пережитого она и сама была близка к тому, чтобы удариться в слезы. Наверху закрылась дверь, потом послышался плеск пущенной из крана воды. Должно быть, Дженни промывала свои ссадины. Девочка нуждалась в помощи. Барбара чувствовала необходимость подняться к ней.

— Дочка тут поминала какого-то Ленни. Что это за тип? — требовательно спросил Пол. — Тот самый малый с твоего семинара?

— Да.

— Ага, тот, к которому ты таскаешься на Манхэттен, якобы для того, чтобы потолковать о вашей с ним писанине.

— Да.

— А почему ты не сказала мне, что встречаешься с ним еще и в конюшнях? Это он подкинул идею насчет верховой езды? — Он обрушивал на нее вопрос за вопросом, словно вел в суде перекрестный допрос обвиняемого, которого хотел припереть к стенке. — Чем вообще вы там занимались?

— Пол, прошу, оставь, пожалуйста, меня в покое. У меня нет сил, — взмолилась Барбара, чувствуя, что от слабости у нее подгибаются колени.

— Нет, ты скажи, давно вы там с ним встречаетесь?

— Он занимался там верховой ездой еще до нас, — ответила Барбара, стремясь поскорее прекратить этот допрос.

— Тогда понятно, с чего это тебе вдруг приспичило сделать из Дженни наездницу. Да какое у тебя может быть право впутывать мою дочь в ваши отношения? — вскричал Пол, вне себя от гнева.

— Послушай, — попыталась урезонить мужа Барбара, — по субботам Ленни имеет обыкновение кататься верхом. У Дженни в этот день занятия, и бывает, что после тренировки мы проедемся по окрестностям вместе. Вот и все. Ты делаешь из мухи слона.

— Ты использовала мою дочь, чтобы найти предлог для встреч с твоим драгоценным Ленни. Поэтому тебе было наплевать, на каком коне едет Дженни, как она едет, куда… Ты думала только о своем приятеле да о себе.

Барбара молчала. В своем нынешнем состоянии она просто не находила слов, чтобы ответить на эти жестокие и несправедливые обвинения.

— Я купил этот дом, чтобы отвратить тебя от нелепых фантазий и вернуть к нормальной, основательной жизни. Надеялся, что ты вспомнишь о своих обязанностях и постараешься поспособствовать моему продвижению. Но как бы не так: мы живем тут уже больше года, а ты ни разу не заикнулась о том, чтобы пригласить в гости партнеров…

«Так вот почему он так настаивал на переезде сюда», — сообразила Барбара.

— Конечно, — продолжал вконец распалившийся Пол, — раз уж я не добился партнерства за десять лет, так теперь и подавно не добьюсь. А все из-за тебя! Ты загубила мою карьеру, Барбара, потому что тебе нет до меня дела. Ты думаешь только о своей писанине да о своем Ленни! — Стоило Полу произнести это имя, как мысли его вновь приняли иное направление. — Да, да, о Ленни! У тебя с ним интрижка, это каждому ясно. Один я, дурак, ничего не видел. А ведь ты не перестала ездить в город, даже когда мы перебрались сюда, и все только, чтобы с ним повидаться. Поэтому и катания на лошадях затеяла, а о том, что он тоже там отирается, даже словом не обмолвилась. Да, теперь все ясно. Хотелось бы только знать, когда это у вас началось! Отвечай! — Голос его звучал злобно, на висках взбухли жилы. — Где ты еще с ним встречалась?

— Все это не более чем игра воображения, — отвечала она. — Ничего подобного не происходит, а ты ведешь себя просто нелепо. Я не собираюсь больше выслушивать всякий вздор. Пойду лучше посмотрю, как дела у Дженни.

Барбара повернулась, чтобы выйти из комнаты, но тут внезапно Пол схватил ее сначала за одно запястье, а потом и за оба, и рванул к себе.

— Отвечай, кому сказано! Когда у вас все началось!?

Барбара не могла сопротивляться здоровяку шести футов ростом, который выкручивал ей руки, рассчитывая, что боль вынудит ее к признанию. Боль и вправду была очень сильна: Барбара даже испугалась, что он сломает ей руки. Руки, так необходимые ей для того, чтобы записывать срои мысли.

Как только Пол отпустил ее, она умчалась в спальню, рухнула ничком на кровать и, не выдержав, дала волю слезам.

Часа через два в темную спальню вошел Пол. Он остановился рядом с Барбарой, и она отодвинулась на другой край кровати.

Пол прилег рядом и заговорил. Голос его звучал натянуто и глухо, он тщательно подбирал слова.

— Барбара, не думай, будто я стану пытаться оправдать свое поведение. То, что я сделал — непозволительно. — Он отвернулся от нее и чуть ли не простонал: — Мне так стыдно, Барбара! Так стыдно!

Она ощутила дрожь его тела и поняла, что он подавляет подступающие рыдания, стыдясь обнаружить свою слабость. А поняв, положила руку на спину мужа и привлекла его к себе. Ей хотелось успокоить Пола, унять его душевную боль, быть может, не менее сильную, чем боль в ее поврежденных запястьях.

«Ну что же это с нами творится? — думала она. — Ведь все у нас есть — дом, хороший доход, чудесный ребенок. Даже любовь. Все, что нужно для счастливой семейной жизни…»

Через некоторое время Пол перестал всхлипывать, успокоился и уснул. Барбара так и не разжала объятий, но сердце ее онемело.

На вопрос семейного доктора о том, где она получила такую травму, Барбара не ответила ничего. Выдумывать что-либо ей не хотелось, но даже после перенесенного унижения она, сама не зная, почему, по-прежнему считала необходимым оберегать репутацию мужа. Возможно, в сложную ткань ее чувств и переживаний вплеталась тоненькая ниточка веры в то, что в случившемся есть толика и ее вины. В конце концов она ведь действительно скрывала от Пола свои верховые прогулки с Ленни, так удивительно ли, что муж заподозрил неладное?

Хирург-травматолог, к которому ее направил врач общей практики, сказал, что ей повезло — запястья не сломаны. Однако она получила сильное растяжение, и ей было предписано, не снимая, как бы ни стесняли они движения, носить корректирующие браслеты, представлявшие собой металлические пластинки, находившиеся внутри твердой гипсовой повязки телесного цвета. В разговорах с Дженни Барбара называла эти браслеты не иначе как «мои минетки».