Глотнув вина, я вспомнил о пленном асцианине с соседней койки.

– И что же, мастер Аск? Сумел этот человек вернуть себе тень?

– Нет. Но одно время странствовал в компании с человеком без отражения.

Умолкнув, мастер Аск поразмыслил о чем-то и снова заговорил:

– Маннея – женщина добрая, да… однако, как ни хотелось бы мне сделать вам одолжение, уйти отсюда я не могу. А война меня здесь не застигнет, куда бы ни двигались войска.

– Но, может, ты согласишься хотя бы пойти со мной и успокоить шатлену? – спросил я.

– Увы, но нет. Тоже не выйдет.

Мне сделалось ясно, что уводить анахорета отсюда придется силой, однако прибегать к ней немедля было вроде бы незачем – ведь с этим ничто не мешало подождать до утра, и я, в притворном разочаровании пожав плечами, спросил:

– Нельзя ли в таком случае хотя бы переночевать здесь? Конечно, я должен вернуться и доложить о твоем решении, но до лазарета больше пятнадцати лиг, а сейчас мне уже далеко не уйти.

Мастер Аск снова слегка, едва заметно улыбнулся – пожалуй, так могла бы улыбнуться резная маска из кости в неверных отсветах факела, когда дрожащая тень немного иначе ляжет на ее губы.

– Я надеялся услышать от тебя, что в мире новенького, – сказал он, – но ты, вижу, порядком устал. Поешь и идем со мной. Кровать для тебя найдется.

– Нет, мастер, изысканными манерами я, конечно, похвастаться не могу, но не настолько же скверно воспитан, чтобы улечься спать, когда хозяин дома желает со мной побеседовать… Вот только, боюсь, новостей у меня маловато. Раненые, соседи по лазарету, рассказывают, что война продолжается и с каждым днем дело становится все жарче и жарче. Нам в подкрепление шлют легионы и полулегионы, а к ним на подмогу с севера присылают целые армии. Немало у них и артиллерии, отчего нам приходится по большей части полагаться на пики кавалеристов – они в атаке быстры и могут связать противника боем, прежде чем его артиллеристы наведут тяжелые орудия на цель. Флайеров у них тоже больше, чем было выставлено в прошлом году, хотя мы многие сбили. Сам Автарх прибыл возглавить войска и привел с собой гвардию из Обители Абсолюта, но…

Снова пожав плечами, я умолк и вгрызся в хлеб с сыром.

– Военные науки всегда казались мне наименее интересной частью истории. Однако любая война подчиняется определенным закономерностям. Если одна из сторон в затяжной войне неожиданно проявляет силу, возможных причин этому имеется три. Первая: новый союзник. Скажи, новые солдаты чем-либо отличаются от прежних?

– Да, – подтвердил я. – Я слышал, они гораздо моложе и в целом не так сильны. И женщин среди них куда больше.

– А нет ли отличий в языке или обмундировании?

Я отрицательно покачал головой.

– Если так, новых союзников, по крайней мере пока что, со счетов можно сбросить. Вторая из возможных причин – завершение военных действий в других местах. В таком случае подкрепления должны состоять из солдат опытных, но, по твоим словам, это не так, а следовательно, у нас остается только третья причина. Ваш противник отчего-то крайне нуждается в немедленной победе и ради нее готов напрячь все силы.

К этому времени я покончил с хлебом и сыром, однако, охваченный искренним любопытством, позабыл об усталости.

– Но отчего?

– Не зная большего, точно сказать не могу. Возможно, их правители боятся своего народа, уставшего от войны. Возможно, асциане – лишь слуги, а теперь их хозяева грозятся действовать самостоятельно.

– Ты даришь надежду и тут же ее отнимаешь.

– Не я, не я – такова уж наука истории. Ты сам был на фронте?

Я покачал головой.

– Вот и хорошо. Во многих отношениях чем ближе человек видит войну, тем меньше в ней понимает. Что творится в умах народа вашего Содружества? Сплотились ли люди за спиной Автарха или, изнуренные войной, во весь голос требуют заключения мира?

На это я с горечью расхохотался, вмиг вспомнив все былые обиды, все возмущение несовершенством Содружества, толкнувшее меня к Водалу.

– Сплотились? Требуют? Я понимаю, мастер, ты отдалился от мира, дабы сосредоточить помыслы на высших материях, но даже не думал, что кто-либо из людей может столь мало знать о собственной же стране. Воевать идут разве что карьеристы, наемники да юные искатели приключений. В сотне лиг к югу отсюда те, кто живет вне пределов Обители Абсолюта, о войне разве что слышат время от времени.

Мастер Аск задумчиво поджал губы.

– Тогда ваше Содружество гораздо сильнее, крепче, чем я полагал. Неудивительно, что враг в отчаянии.

– Если это называется силой, да сохранит нас Всемилостивый от слабости! Мастер Аск, фронт в любой момент может рухнуть. Одумайся, пойдем со мной. Здесь оставаться опасно.

Но мастер Аск меня словно не слышал.

– Если Эреб с Абайей и прочими выйдут на поле боя сами, противоборство обернется совершенно по-новому. Если… когда… интересно, интересно. Однако ты утомлен. Идем. Покажу тебе и кровать, и высшие материи, для изучения коих я, как ты изволил выразиться, отдалился от мира.

Поднявшись на пару лестничных пролетов, мы оказались в комнате – должно быть, той самой, в окне которой накануне мерцал огонек, просторной, о множестве окон, занимавшей целый этаж. Повсюду вокруг, совсем как в замке Бальдандерса, расставлены были машины, только не столь большие и не в таком изобилии; между ними стояли столы, заваленные бумагами, и полки с множеством книг, а посредине скромно ютилась узенькая кровать.

– На ней я могу прикорнуть, когда работа не позволяет отлучиться, – пояснил мастер Аск. – Невелика, конечно, для человека твоего сложения, но, думаю, ты сочтешь ее вполне удобной.

Прошлую ночь я провел на голых камнях, и кровать вправду казалась мне весьма и весьма привлекательной.

Показав, где можно умыться и справить нужду, хозяин ушел. Прежде чем он погасил свечу, на его лице вновь мелькнула все та же безупречная улыбка.

Однако мгновением позже, когда глаза привыкли к темноте, я напрочь забыл о ней: снаружи, за множеством окон, тянулось вдаль, к самому горизонту, безбрежное перламутровое сияние.

– Да мы же над облаками, – сказал я себе самому, также слегка улыбнувшись, – или, вернее, над нижним их слоем, окутавшим вершину холма. В темноте я их появления не заметил, а он, видимо, знал о нем заранее. Надо же… и вправду «высшие материи», не хуже вершин облаков, которыми мне довелось полюбоваться из глаз Тифона…

С этим я и улегся спать.

Просыпаться, чувствуя себя безоружным, оказалось весьма непривычно, хотя тем утром я, сам не могу сказать, по какой причине, почувствовал себя безоружным впервые. После гибели «Терминус Эст» я проспал разорение замка Бальдандерса без малейшего страха, а после без страха шел сюда, к северу. Мало этого, всего ночь тому назад я, безоружный, спал на голой скале, на вершине утеса, и тоже ничего не опасался – хотя, возможно, лишь потому, что смертельно устал. Сейчас мне думается, что на протяжении всех этих дней, и даже дней, минувших со времени бегства из Тракса, я мало-помалу расстался с гильдейским прошлым и искренне начал считать себя тем, за кого меня принимали встречные – одним из юных искателей приключений, о коих поминал накануне, в разговоре с мастером Аском. Будучи палачом, я полагал свой меч не столько оружием, сколько рабочим инструментом, символом должности и ремесла, а после, задним числом, он стал для меня оружием – а я, таким образом, безоружным.