Далее Черчилль рассуждал о коммунистической угрозе в Западной Европе и особо отмечал беспокойство, вызванное политикой Советского Союза по отношению к Турции, Ирану и Дальнему Востоку. Из всего этого Черчилль делал следующий вывод: западные демократические державы должны держаться вместе и твердо защищать свои принципы. Русские не питают уважения к слабости, сказал Черчилль своим слушателям. Он проводил параллель с тем, как политика умиротворения позволила Гитлеру развязать войну. Чтобы этого не случилось вновь, с Россией должно быть достигнуто «доброе понимание»48.

Черчилль уже не был премьер-министром Великобритании, но его статус выдающегося политического деятеля не оспаривался. Трумэн даже пригласил бывшего премьер-министра в Фултон (свой родной штат) и сидел рядом с ним на сцене в Вестминстерском колледже. Черчилль выступил с речью, а затем был удостоен почетной степени. Первой реакцией со стороны Советского Союза стала выдержанная во враждебном тоне передовица в «Правде» от 11 марта и не менее агрессивная статья, опубликованная на следующий день в «Известиях» и написанная ведущим советским историком Евгением Тарле. В обеих статьях приводились длинные выдержки из речи Черчилля, в том числе – обидные высказывания о «железном занавесе». Тарле указывал на то, что этот термин использовал Геббельс во время войны для описания процесса освобождения Красной Армией Восточной Европы от немецких оккупантов49. 14 марта к дискуссии присоединился Сталин, который дал длинное «интервью» газете «Правда». Как и всегда в таких случаях, и вопросы, и ответы были тщательно составлены самим советским диктатором. Черчилль, по словам Сталина, пытался спровоцировать новую войну и выступал за доминирование англоговорящих стран во всем мире. Он не упомянул о «железном занавесе», но открыто заявил, что СССР имеет право на создание дружественных ему правительств в Восточной Европе, учитывая, какую роль восточноевропейские государства сыграли в создании платформы для немецкой агрессии против Советского Союза. В заключение Сталин напоминал о роли, сыгранной Черчиллем в антибольшевистской коалиции, которая многими годами раньше вмешалась в ход русской гражданской войны, и пообещал, что если «Черчиллю и его друзьям» удастся организовать «новый марш против Восточной Европы», они будут «снова разбиты, как они были разбиты в прошлом»50.

Александр Верт, корреспондент «Санди таймс» в Москве, вернулся в Россию из поездки в Финляндию в самый разгар скандала по поводу Фултонской речи, и «обнаружил, что люди сильно напуганы разговорами о новой войне»51. Как отмечает Верт, Фултонская речь вызвала непритворное беспокойство в Советском Союзе и стала психологически важным поворотным моментом в развитии «холодной войны». Еще более усугубил критическую обстановку ряд других конфликтов между СССР и Западом, имевших место в 1946 г. В их числе был кризис вокруг вывода советских войск из Ирана весной и конфликт СССР с Турцией по поводу Черноморских проливов летом.

Иранский конфликт вырос из оккупации страны британско-советскими войсками во время Второй мировой войны52. Британские и советские войска были введены в страну в августе 1941 г., чтобы свергнуть находящееся под влиянием Германии правительство Ирана, обезопасить запасы нефти и маршруты ее поставки в СССР. В договоре с Ираном, подписанном в январе 1942 г., Великобритания и СССР обещали вывести войска через полгода после окончания войны с Германией. Позже, по инициативе Москвы, соглашение получило новую трактовку – было заявлено, что имелось в виду окончание войны с Японией, следовательно, крайний срок вывода войск был отложен до 2 марта 1946 г. Судя по всему, Сталин был намерен вывести из Ирана советские войска, однако окончательному выполнению соглашения помешали два осложняющих фактора. Первым было желание Москвы подписать соглашение с Тегераном по разработке нефтяных месторождений в Северном Иране, а вторым – подъем в 1945 г. возглавляемого коммунистами националистского движения в азербайджанской части Ирана, требовавшего автономии и развития связей с соотечественниками в Советской Республике Азербайджан.

Цели движения согласовывались со склонностью Сталина поддерживать этническую автономию и единство всегда, когда это ему было удобно. Кроме того, оно позволяло надеяться на возможность усилить политического влияния СССР в Иране. Когда приблизился назначенный срок – март 1946 г. – Москва заявила, что из-за нестабильной ситуации в некоторых частях Ирана выведет лишь часть своих вооруженных сил. На высшем уровне Советский Союз продолжал попытки договориться о соглашении с Ираном по нефтяному вопросу. Тем временем, однако, иранцы затронули проблему вывода советских войск на совещании Организации Объединенных Наций, а в марте 1946 г., после того как назначенные сроки истекли, вновь привлекли к ней внимание ООН. Москва в ответ приказала Громыко отказаться обсуждать вопрос вывода войск в ООН на том основании, что он должен быть предметом двустороннего обсуждения между Советским Союзом и Ираном. На самом деле уже к началу апреля по всем дискуссионным моментам между Москвой и Тегераном было достигнуто согласие, и к началу мая советские войска были выведены из Ирана. Требования Советского Союза по нефтяному вопросу были удовлетворены, хотя позже иранцы отказались выполнять соглашение, поскольку его не ратифицировал тегеранский парламент. Можно с полным правом утверждать, что иранский кризис представлял собой лишь незначительный конфликт, непропорционально раздутый современной прессой, а в дальнейшем – западными исследователями периода «холодной войны», стремившимися найти подтверждение тому, что Советский Союз в послевоенные годы проводил политику экспансии.

В мае 1946 г. Сталин написал довольно откровенное письмо руководителю азербайджанского движения за автономию, в котором объяснял, почему он считал необходимым вывод советских войск: «Мы не могли их оставлять дальше в Иране, главным образом потому, что наличие советских войск в Иране подрывало основы нашей освободительной политики в Европе и Азии. Англичане и американцы говорили нам, что если советские войска могут оставаться в Иране, то почему английские войска не могут оставаться в Египте, Сирии, Индонезии, Греции, а также американские войска – в Китае, Исландии, в Дании. Поэтому мы решили вывести войска из Ирана и Китая, чтобы вырвать из рук англичан и американцев это оружие, развязать освободительное движение в колониях и тем сделать свою освободительную политику более обоснованной и эффективной. Вы как революционер, конечно, поймете, что мы не могли иначе поступить»53.

Такое сочетание геополитического расчета и идеологических стремлений было типичным для взглядов Сталина в этот период, хотя столь явно проследить проявление обоих этих элементов в одном высказывании можно было не так уж часто.

В советско-турецком кризисе тоже присутствовал этно-националистический компонент, однако основной его причиной было давнее требование Сталина предоставить Советскому Союзу контроль над Черноморскими проливами. Недовольство СССР положениями конвенции Монтре 1936 г., в соответствии с которой Турция полностью контролировала проливы, несколько раз обнаруживалось во время войны. Сталин очень любил в этом контексте проводить параллель с Панамским и Суэцким каналами, которые находились под контролем соответственно Англии и Америки. Летом 1945 г. Советский Союз начал оказывать давление на Турцию, требуя помимо прочего возвращения Армении и Грузии областей Карс и Ардахан. Когда этот вопрос был поднят на лондонском совещании СМИД, Молотов указал Бевину на то, что во время Первой мировой войны Великобритания была готова отдать под контроль России не только проливы, но и сам Стамбул54. В декабре 1945 г. Сталин напомнил Бевину о требованиях Советского Союза, но при этом добавил, что «все разговоры о войне против Турции – это ерунда»55. В апреле 1946 г. Сталин сказал в разговоре с новым послом США в Москве, Уолтером Беделлом Смитом: «Я заверил президента Трумэна и официально заявил, что Советский Союз не намерен атаковать Турцию… но Турция слишком слаба, и Советский Союз хорошо осознает опасность захвата врагами Проливов, которые Турция не сможет сама защитить. Турецкое правительство относится к нам недружелюбно. Поэтому Советский Союз просил о том, чтобы ему были даны базы в Дарданеллах. Это вопрос нашей собственной безопасности»56.