ореховой композиции, отсутствуют модные семена льна или киноа, соль и сахар сбалансированы. Легкая нотка топленого масла. Отруби в умеренном количестве, причем, похоже, добавлены не специально, а присутствовали в помоле. Овсяный вкус уверенный, текстура плотная.

— Пожалуй, поем, — Аглая взяла ложку. — Чур, я с северной части…

Аглая ела с северной, я, получается, с южной, каша была кстати, не ел уже давно, овес помогает от печени. И от глаз.

— С электричеством проблемы, — пожаловалась Аглая. — Аккумулятор на машине за ночь разрядился, хотела маму подвезти, не завелась.

— У меня тоже с утра еле ворочалась. Значит, долетели.

— Кто?

— V-коптеры, — ответил я. — Занесло из Финляндии. Антициклоном.

Аглая замерла с ложкой.

— V-коптер — это пауэрбанк наоборот, не заполняет энергией, а выкачивает. В Европе это проблема — они целыми стаями летают. Садятся на капот — и весь заряд за ночь выбирают.

— А потом что с электричеством делают?

— Продают. В Европе можно продавать электричество на специальные станции. Народ арендует себе такие дроны и отправляет их на промысел, вот и к нам залетели.

Аглая стала недоверчиво жевать кашу.

— Там даже мотовампиры есть, — продолжал я. — Ночью по улицам едет такая тележка, приближается к электромобилям и потихонечку качает.

— И как этому противостоять? — спросила Аглая.

— Надо устанавливать датчик движения и форсунку с маслом — чтобы отпугивать.

— Ну не знаю…

Аглая выела в каше кратер и теперь аккуратно его углубляла. Я предпочитал есть квадратами.

— Я думаю, у нас такие квадрокоптеры бы обязательно заметили, — сказала Аглая. — Вряд ли.

— А кому замечать? Людей-то нет. Куда ни еду, везде пустынь.

— Да, нету… — Аглая отложила ложку. — Наелась что-то…

Аглая вернулась на диван и забралась под плед.

— Народу убавилось, — сказала она. — Рассосались. Разбежались то есть, восемь тысяч осталось… Или семь.

— Раньше двенадцать было, — напомнил я.

— Раньше да… Слушай, а у тебя сохранилась та книга? Не книга то есть, а материалы, что ты собирал. Про Чагинск?

— Где-то… в архиве, — ответил я. — «Чагинск: путь труда и созидания». Помню, здесь был «Музлесдревк», шикарное название, выжжено в моей памяти кипящей кислотой своей гениальности.

Аглая отложила ложку и сказала:

— Хорошее. А еще «Стеклозар» — там изоляторы собирали. Названия, это да…

— Хорошее название придумать сложно, — сказал я. — Название — это полдела… Хотя Пушкин с этим не заморачивался.

Я доел кашу и тоже положил ложку на стол. Поближе к ложке Аглаи. Приличный человек не может любить сыр. Сыр любят всякие полупокеры.

— Давно, кстати, спросить хотела — Чичагин вообще был? Или вы с Хазиным и его придумали?

— Был. Но не здесь, там, в Заингире… А где Надежда Денисовна?

— Работает. Сегодня районный день.

— А ты как? Может, проедемся? Покатаемся по району — районный ведь день.

— Чичагинск — нормальное название, — сказала Аглая. — Рому, может, возьмем?

— Лучше его сейчас не трогать, он вчера… слишком самоотверженно лечился. Пусть отдыхает.

Любовь к сыру — верный признак низшего сословия.

— Ясно. Куда поедем?

— Поедем на Новый мост, постоим, подышим. Или там рыбаки?

— Не знаю… Рыбы не осталось, откуда рыбаки?

Рыбаки упертые люди, подумал я. Они рыбачат, даже если нет никакой рыбы. В рыбалке важен процесс.

— Тогда на Новый мост.

Аглая завернулась в плед поплотнее, закрыла дом, и мы направились к моей «восьмерке».

— Рыбы нет… Чем тогда занимаются чагинские дети? — спросил я. — Мы все время на рыбалке загорали, рыбалка — детский народный обычай. А сейчас?

— Дома сидят, играют… По окрестностям родители не пускают, да и уехало много. Мать говорит, первый класс с трудом набирают.

— Радон?

— Радон. Но и тот случай повлиял. Сам понимаешь, слухи.

— Какие, например?

Мы стояли возле «восьмерки». Аглая бледновата. Вчерашний обморок. Плюс годы отравления сыром.

— Ну, про психа. Что будто это не приезжий детей забрал, а из местных кто. Все немного напряглись… Меня бабка тоже тогда из города отправила. Потом все окончательно развалилось, молодежь поразъехалась… Короче, детей в Чагинске мало.

— Но библиотеку не закрыли.

— Три раза пытались. Зинка вроде как отстояла… А это что?

Аглая указала на капот «восьмерки».

— Следы присосок. Здесь электричество откачивали.

Аглая вгляделась внимательнее.

— Ну да, похоже…

От сыра гниют кишки. Пропагандировать питание сыром могут лишь исключительно подлые люди.

— Садись, — я открыл дверцу.

Аглая села в машину, я устроился за рулем, запустил двигатель, поехали на Новый мост.

— Ты, между прочим, назвал меня малолетней дурой, — сказала Аглая.

Мы вырулили на Советскую.

— А ты меня, кажется… говнописателем, — сказал я. — И алкоголиком.

— Я была неправа. А дура — это точно.

У Аглаи сделалось очень печальное выражение лица.

— Ну, ты была недалека от истины, надо признать. «Пчелиный хлеб» меня прикончил. Первая книга в столь юном возрасте… Дальше тишина. Пробовал еще про зомби… но они оказались слишком живучими. Одним словом, классическая история одноразового писателя, ничего не поделаешь, такое случается достаточно часто.

Повернули на Набережную.

— А у меня тоже классическая одноразовая история, — сказала Аглая. — Настолько одноразовая, что рассказывать неинтересно. Неоригинальная история.

Ее бывший любил сыр.

— Жизнь всегда неоригинальна, — заметил я. — В молодости это страшно, и ты изо всех сил сопротивляешься, хочешь выделиться, но с годами… одним словом, постепенно успокаиваешься. И смотришь на мир… иначе.

Мимо бывшего военного городка. Пять трехэтажек, две пятиэтажки. Заросшие гаражи.

— То есть литературой ты больше… не занимаешься?

— Занимаюсь. Но теперь я по издательской части. Издатель — это поумневший писатель.

— Ты издатель?

Я вдруг обнадежился, что сейчас Аглая попросит издать ее поэтический сборник, я издам, устрою презентацию…

Но Аглая ничего не сказала.

— У нас там есть такой поэт Иван Уланов, детские стихи сочиняет, так я издал две его книжки.

— Ого! И про что стихи?

Съехали на бетонку.

— Про Дросю Ку, — ответил я. — Это такой сквозной персонаж всех его произведений. Есть еще Котик Жо, Тушканчик Хохо, другие герои… Утконос Кирилл…

Аглая слушала не реагируя.

— Одна книга «Как я ходил в планетарий» называется, другая — «Взбучка в пути», примерно так…

— «Взбучка в пути»?! — очнулась Аглая. — Это заслуживает… А ты помнишь хоть что-нибудь?

— Там такая… саркастическая поэзия для разных возрастов… Необязательная, разумеется, в духе ленинградского авангарда восьмидесятых.

Из-за поворота показался Новый мост.

— Вроде: «С утра проснулась Дрося, проснулся Котик Жо, поели ананасов, давай играть в пти-жо».

Аглая рассмеялась.

— Это неплохо, — сказала она. — То есть это так плохо, что даже неплохо. Но никакой не авангард. И этот… Уланов популярен в Краснодарском крае?

— Пожалуй, да. Его дважды били. На съезде кондитеров, ну и сварщики еще.

— Поэта били сварщики? — удивилась Аглая.

— Это не такая уж редкая ситуация, — сказал я. —