— Если ты закончил с приветствиями, тогда, может, перейдем к главному? — предложил холодно, не считая нужным поставить гниду на место. Если Глебу легче считать его дерьмом, пускай считает, сколько душе угодно. Он тоже о нем не лучшего мнения.

Осинский остервенело стряхнул головой, будто прогоняя нелепые мысли, продолжая принюхиваться к знакомому аромату женских духов. Бре-е-ед. Мало ли у кого ещё могут быть такие же. Да и Дударев уж больно непринужденно держался в его присутствии, хотя… не факт. Возможно, Юлька и была здесь. Практически перед его приходом. Может, весь этот срач — результат их разрыва?

— Конечно, перейдем, — сосредоточился на Дудареве, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Что-то зацепило его в поведении заместителя мэра. Насторожило. А вот что? Так и не смог определить.

— Как видишь, её здесь нет, — произнес насмешливо Вал, давая понять, что в курсе о причине его визита. — Можешь даже под стол заглянуть и в шкафу проверить. А вообще, скажи спасибо, что я сегодня добрый, иначе бы вылетел ты отсюда прямиков вон тем ходом, — повел подбородком в направлении расположенного за спиной окна.

Глеб тут же перешел к делу, прожигая Вала лютым взглядом.

— Оставь мою жену в покое, иначе…

— «Иначе» что? — перебил Вал, чувствуя, как гулко забилось сердце. Не от страха конечно. А от иного, совершенно незнакомого доселе состояния то ли тревоги, то ли опасности. И ведь понимал, что бояться нечего, а всё равно что-то сковывало дыхание, обхватывая диафрагму холодными щупальцами. — Снова организуешь несанкционированную проверку? Так мы уже это проходили. Как видишь, — раскинул руки, демонстрируя себя во всей красе, — ничего у вас не получилось. Пока есть коррумпированная быдлота — я всегда буду на шаг впереди.

Осинский хищно сощурился, предупреждающе оскалив тонкие резцы.

— Тебе лучше не испытывать границы моих связей, — процедил сквозь зубы, напрягшись всем корпусом. — Я серьёзно. Я не позволю разрушить свою семью, чего бы мне это не стоило. И ещё, — ткнул Вала в грудь указательным пальцем, затаив в уголках губ мрачную улыбку, — она покаялась и признала свою ошибку. Не хочешь узнать, как это было?

Вал и бровью не повел, хотя сердце предупреждающе сжалось.

"Спокойно. Дыши глубоко. Чтобы не п*здела эта сука — не верь ни единому слову. Не верь…"

Не хотел слушать. Не хотел знать, потому что понимал: ещё чуть-чуть, и его уже ничто не удержит. Эта правда разрушит его в прямом смысле слова.

— Нет? — продолжил стебаться Глеб, проследив за его взбугрившимися желваками. — Но я всё равно расскажу. Знаешь, почему я её простил? Есть хоть какие-то догадки?

Вал смотрел в одну точку, пытаясь задавить в себе бешеную злобу. Его взгляд стал другой — стеклянный какой-то, неестественно блестящий. И настолько свирепый, что невозможно было в глаза смотреть. Он ещё сдерживался, однако кровь уже бросилась в лицо, расползаясь по мощной шее багровыми пятнами.

— Ты думал, поманил пальцем и всё — она у твоих ног? Так я тебя разочарую: не бывать этому, Валюш. Есть вещи, куда важнее члена и Юля это понимает. Она вымолила свое прощение, стоя передо мной на коленях и искренне раскаялась в содеянном. Знаешь… — выждал небольшую паузу, упиваясь нанесенным ударом, — это такое зрелище… ммм… не передать словами. Когда твоя женщина умоляет…

Дальше Вал уже не слушал.

Всё, что с таким усердием сдерживал, топил в себе, не подпуская к сознанию разрушающую темноту, нашло в себе выход за считанные секунды. Разорвало его изнутри, одурманило губительной дозой откровений, которым почему-то поверил с первых секунд.

Не думал о том, что сейчас испытывала Юля, да и если честно, было похер. Стоило представить её на коленях, как каялась перед этой тварью, заливаясь слезами — и всё, удерживающая на плаву реальность уступила место душевной боли, разогнавшей пульс до смертельных показателей.

А дальше всё померкло. Помнил только, как схватил не успевшего выставить блок Осинского за грудки и, приподняв над полом, словно тот ничего не весил, швырнул об пол. Глеб, крепко ударившись затылком, проехал на заднице к самой двери и не успел прийти в себя, как почувствовал обрушившуюся сверху тяжесть.

— Ах ты ж тварь… — посыпались удары. — На коленях говоришь, стояла? Понравилось, да?.. — упивался хрипящими звуками, наседая сверху. — Да я тебе ноги сейчас переломаю, чтобы ты, сука, всю жизнь на карачках ползал… — уже хрипел не меньше Осинского, захлебываясь от отравляющей ненависти. — Угрожать мне надумал? Так давай? Покажи свою смелость! Что ж ты, сука, всё исподтишка?

Глеб только прикрывал голову и не предпринимал никаких попыток нанести ответный удар. Сначала Вал не придал этому значения, полностью отдавшись затопившей разум ярости, но когда от очередного удара в сжатом кулаке почувствовалось жжение, удивлено замер, уставившись во все глаза на расквашенное в кровь лицо.

Тварь! Спровоцировал всё-таки. Добился своего.

Схватив Осинского за шкирку, прикусил от усилия нижнюю губу и вышвырнул его в приемную, толкнув прямо в руки подоспевшей охраны.

— Только попробуйте пропустить его в следующий раз! — рявкнул на запыхавшихся от бега парней, наяривая круги вокруг пошатывающегося Глеба. Не смотря на разбитые губы, он продолжал давиться смехом, обещая тем самым напомнить о себе в ближайшие дни, в чем Вал ни капли не сомневался. Брошенный напоследок взгляд, которым его одарили уже в дверях приемной, не сулил ничего хорошего. Был ли это заведомо спланированный ход, призванный вывести его на эмоции или удачное стечение обстоятельств Вал не знал, но то, что на этот раз ему придется помотаться по судам — было ясно как божий день.

— Альбин, — повернулся к вовремя среагировавшей на драку секретарше, стряхивая онемевшими кулаками, — вот теперь точно ни души. Я и так на взводе, не доводи ещё и ты до греха, хорошо?

— Хорошо… — юркнула за стол девушка, уже ничему не удивляясь. — Вас ни для кого нет. Я поняла.

Вернувшись к себе, резким толчком захлопнул дверь и чуть не столкнулся лоб в лоб с побледневшей Юлей.

— Что ты наделал? — прошептала она пораженно, вскинув на него испуганные глаза. — Он же ненормальный… Он же… Зачем ты его ударил?

— Я наделал? — заорал он на весь кабинет, засадив кулаком об стол.

Юля накрыла голову руками и, втянув голову в плечи, крепко зажмурилась, будучи не в силах выдержать терзающую сердце боль.

— Я зачем тебе дал телефон? Зачем, спрашиваю? Чтобы ты перед ним на коленях ползала? Чтобы унижалась перед ним?

Хлынувшие градом слёзы размыли искаженное муками лицо, превратив его в нечеткий контур.

— Ты не понимаешь, я не могла иначе… — произнесла с бесконечной горечью в голосе. — Как ты не можешь меня понять?!

Её слёзы для него были сродни пыткам. Она так плакала… так рвала свою душу, что и у него всё задрожало внутри, грозясь вырваться наружу диким ревом. Видеть её слабость, беспомощность, беззащитность… бляяядь… это такая агония. Когда и убить её хочется, потому что сама довела себя до такого состояния и одновременно защитить, перегрызть глотку любой твари, что осмелится сделать ей больно.