— Вы, конечно, шутите, но зачем такие шу…

— Просто выслушайте меня, прошу вас. — Анжелика пододвинула свой стул ближе к нему. — Меня изнасиловали в Канагаве…

Он ошеломленно смотрел на неё, пока она рассказывала ему, что, по её мнению, с ней случилось, что она решила делать, как скрывала весь этот ужас с тех самых пор.

— Это действительно произошло? Было на самом деле?

Она подняла руку, словно давала присягу в суде.

— Я клянусь в этом, как перед Богом. — Теперь руки её лежали у неё на коленях, одна поверх другой. Бледно-желтое дневное платье с турнюром, крошечный оранжевый капор и зонтик.

Он покачал головой, не в силах собраться с мыслями.

— Все это кажется невозможным.

За свои зрелые годы он был действующим лицом многих подобных трагедий в жизни мужчин и женщин: в некоторых он участвовал по приказу свыше, в некоторые сам забредал ненароком, многие подготовил и приблизил своими руками, оборачивая большинство из них, если не все, на пользу делу: Франции — революции, свободе, равенству, братству, императору Луи Наполеону — кто бы или что бы ни было в моде на тот момент — и в первую очередь на пользу себе.

— Мне нужно устранить это препятствие, Андре.

— Вы имеете в виду аборт? Вы же католичка!

— Вы тоже. Это дело останется только моим и Господа.

— А как быть с исповедью? Вам придется исповедаться. В это воскресенье вы должны пойти и…

— Это останется между мною и священником, а потом Господом. Сначала необходимо устранить саму проблему.

— Это противно законам божеским и человеческим.

— И совершалось на протяжении столетий с незапамятных времен. — В её голосе появились резкие нотки. — Обо всем ли вы сами рассказываете на исповеди? Прелюбодеяние ведь тоже против законов божеских, не так ли? Убийство тоже против всех законов. Не так ли?

— Кто говорит, что я кого-то убивал?

— Никто, но более чем вероятно, что убивали или были причиной смерти. Мы живем в жестокое время. Андре, мне нужна ваша помощь.

— Вы рискуете обречь себя на вечное проклятие.

«Да, и я пролила реки слез, мучаясь из-за этого, — угрюмо подумала она, сохраняя невинное выражение глаз, ненавидя его и то, что была вынуждена довериться ему. — Будь ты проклят за то, что мне приходится отдавать свою жизнь тебе в рабство, но, благодарение Богу, я теперь вижу тебя насквозь. Малкольм и Джейми правы: все, чего ты хочешь, это или диктовать свою волю дому Струанов, или сокрушить его. Это проклятие, что мне вообще приходится довериться мужчине. Если бы только я была в Париже или даже в Гонконге, нашлись бы десятки женщин, к которым я могла бы тайно обратиться за необходимой помощью, но здесь таких нет».

Она позволила нескольким слезинкам появиться на глазах.

— Пожалуйста, помогите мне.

Он вздохнул.

— Я поговорю с Бебкоттом сегодня утро…

— Вы с ума сошли? Немыслимо обращаться к нему, мы не посмеем. Как и к Хоугу. Нет, Андре, я продумала все очень тщательно. Ни один из них не подойдет. Мы должны найти кого-нибудь ещё. Какую-нибудь мадам.

Он опять уставился на неё, открыв рот, ошеломленный этим спокойным голосом и логикой.

— Вы имеете в виду маму-сан? — запинаясь, выговорил он.

— Кто это?

— О… это женщина, японка, которая… содержит местные дома терпимости, заключает контракты на услуги девушек, договаривается о ценах, назначает девушек. И так далее.

Она нахмурила лоб.

— Я не подумала об одной из них. Зато я слышала, что здесь есть один такой дом, дальше по дороге.

— Бог мой! Вы говорите о доме Озорницы Нелли… в Пьяном Городе? Я бы не пошел туда и за тысячу луидоров.

— Но разве этот дом содержит не сестра миссис Фортерингилл? Знаменитой миссис Фортерингилл из Гонконга?

— Откуда вы о ней знаете?

— О боже, Андре, разве я похожа на тупоголовую ханжу-англичанку? — раздраженно вскинулась она. — Каждая европейская женщина в Гонконге знает о заведении миссис Фортерингилл для юных леди, хотя все притворяются, что им ничего не известно, и никогда не говорят о нем открыто, к тому же все, кроме разве что самых глупых, знают о том, что их мужья посещают китайские бордели или имеют любовниц-китаянок. Какое лицемерие! Даже вы поразились бы, услышав, о чем беседуют леди в уединении своих будуаров или когда поблизости нет мужчин. В Гонконге я услышала, что её сестра открыла дом здесь.

— Это не то же самое, Анжелика, здешний дом обслуживает матросов, пьяниц, людей без определенных занятий — отбросы общества. Озорница Нелли вовсе не сестра ей, она просто заявляет так, вероятно, платит определенную мзду за пользование именем.

— О! Так куда же вы ходите? Развлекаться?

— В Ёсивару, — ответил он и объяснил, поражаясь в душе этому разговору и тому, что он тоже может быть столь откровенен.

— Есть у вас особое место, особый дом? Такой, где вы в хороших отношениях с мамой-сан?

— Да.

— Отлично. Пойдите сегодня вечером к вашей маме-сан и раздобудьте то, что они пьют в таких случаях.

— Что?

— Бог мой, Андре, будьте разумны, будьте серьезны! Все это очень серьезно, и если мы не сможем разрешить эту проблему, я никогда не стану владелицей «Благородного Дома» и потому никогда не смогу содействовать… определенным интересам. — Она увидела, что удар попал в цель, и осталась ещё больше довольна собой. — Пойдите туда сегодня и попросите у неё лекарство. Не спрашивайте его у своей девушки, вообще не говорите ни с кем из девушек, они, скорее всего, о нем не знают. Спросите patronne, маму-сан. Вы можете сказать ей, что у девушки задержка.

— Я не знаю, есть ли у них такое лекарство.

Она добродушно улыбнулась.

— Не будьте глупым, Андре. Конечно же, оно у них есть, обязательно должно быть. — Её правая рука принялась вытягивать пальцы левой перчатки. — Как только эта проблема будет решена, все пойдет чудесно, и мы поженимся на Рождество. Кстати, я решила, что будет лучше, если я съеду от Струанов, пока мы не поженимся, — силы мсье Струана прибывают теперь с каждым днём. Сегодня я переберусь в миссию.

— Разумно ли это? Лучше оставаться с ним рядом.

— При обычных обстоятельствах — да. Нужно, правда, думать о приличиях, но более важно то, что после лекарства я наверняка буду неважно себя чувствовать день или два. Как только это будет позади, я решу, следует ли мне вернуться. Я знаю, что могу положиться на вас, друг мой. — Она встала. — Завтра, в то же время.

— Если я ничего не достану, я пришлю вам записку.

— Нет. Будет лучше, если мы встретимся здесь в полдень. Я знаю, что могу положиться на вас. — Она улыбнулась ему своей самой милой улыбкой.