Поршни начали подниматься и опускаться. Воспламенение! По корпусу пробежала дрожь, резкая, как вибрация трактора. Зажужжали насосы, вентиляторы погнали воздух по лодке. При знакомых звуках мое нервное напряжение ослабло, как у человека, отдыхающего в ванне.

Я проследовал на палубу за впередсмотрящими. Горизонт был окутан красным заревом.

«Это должен быть третье!» — прокричал Командир.

Я смог различить черное облако над заревом, темнее, чем небо. Гигантский червь дыма извивался на своем пути к зениту.

Над водой возвышались едва видимые полубак и ют судна, но середины корпуса почти не было видно.

Резкая, удушающая вонь мазута донеслась до нас с ветром.

«Похоже, что у него хребет перебит», — произнес Командир. Он увеличил скорость и отдал несколько приказов рулевому. Наш нос повернулся в сторону пожара.

Когда мы подошли ближе, я различил в ярком свечении пламени вспышки. Можно было видеть отдельные языки пламени.

Время от времени дым пронзался желтыми вспышками, и огненные шары выстреливали высоко в темноту, как трассирующие пули. Настоящие ракеты, розовые и кроваво-красные, прорывались сквозь маслянистый черный туман. Их отражения извивались на темной воде между нами и горящим судном.

Единственная мачта выделялась черным силуэтом на фоне отраженного зарева, парящая над языками пламени, как предостерегающе поднятый палец.

Теперь ветер нес дым в нашу сторону. Казалось, что обреченное судно старается скрыть от нас свою финальную агонию. Можно было различить только темную массу кормы. Она была наклонена в нашу сторону. Когда ветер отнес в сторону завесу дыма, я увидел наклоненную палубу, какие-то остатки надстройки и обрубок того, что некогда было грузовой стрелой.

«Нет нужды приканчивать его». Голос Командира прозвучал хрипло. Слова прерывались чем-то вроде бульканья, напоминавшего пьяный смех.

Прошло три или четыре минуты. Затем он подвел нас еще ближе к преисподней.

Багровые языки пламени облизывали корму. Вытекшее топливо горело на поверхности моря.

«Быть может, мы сможем узнать его название», — сказал Командир.

Шипение и треск напоминали пожар в кустарнике, но определенно более свирепый. Море было желтым от отражения пылающей кормы и красным от горящего топлива.

Теперь вся подлодка была погружена в кроваво-красное зарево. Хаотичные всполохи проявляли резкой чернотой каждую щель в настиле палубы. Я повернул голову. У всех лица были кровавого оттенка — как гротескные красные маски.

Над водой прокатился грохот взрыва. Я напряг свои уши. Было ли это только игрой моего воображения, или я в самом деле услыхал хриплый крик? Были ли там на борту еще люди — не жестикулирующая ли это рука мелькнула? Я вглядывался в окуляры бинокля: ничего, кроме языков пламени и дыма. Нонсенс — ничей человеческий голос невозможно было бы услышать из-за рева пламени.

Командир ограничивался редкими командами на руль. Он должен был удерживать лодку носом на горящее судно — в ином случае свет пожара опасно высветил бы наш силуэт. «Смотрите внимательно», — призвал он. «Судно пойдет ко дну с минуты на минуту».

Я с трудом расслышал его. Мы стояли как вкопанные, лицензированные поджигатели, уставившиеся на ад, сотворенный своими собственными руками.

Судно порядочного размера. Сколько человек команды, если по умеренным прикидкам — двадцать, тридцать? Без сомнения, на британских судах в море было как можно меньше людей — они даже порой стояли вахту через раз[36] — но им все равно было не управиться с менее чем десятью матросами на палубе и восемью в машинном отделении, а еще радиооператор, офицеры, стюарды… Хотелось бы знать, подобрал ли их всех эсминец — но это означало бы остановку. Мог ли какой-либо эсминец рискнуть остановиться, когда совсем рядом подводная лодка?

Над водой вздымались к небу зловещие красные языки пламени. Со все еще остававшейся на плаву кормы время от времени выстреливали серпантины искр. Затем в небо взвилась сигнальная ракета бедствия. Так что на борту все-таки кто-то оставался, в безвыходном положении в этом сумбуре огня и дыма.

«Наверняка самопроизвольно сработала», — произнес Командир. «Там никого не может оставаться — это не подлежит сомнению». Его голос был спокойным.

Я еще раз просмотрел дым. Вот! Теперь никакой ошибки — на корме сбились в кучку фигуры людей. На короткое мгновение я четко видел их на фоне огня. Пока я наблюдал, некоторые спрыгнули за борт, но двое или трое продолжали бесцельно бегать туда-сюда. Одного из них подбросило в воздух. Сквозь оранжевое свечение я видел, как он кувыркается, будто кукла с вывихнутыми конечностями.

Мичман прокричал: «Вон там еще есть!» Он указывал на море перед ярко горящим танкером. Я поднял бинокль и увидел спасательный плот с двумя людьми на нем.

Я смотрел на них в бинокль неотрывно целых полминуты. Никто из них не пошевелился. Без всякого сомнения, они были мертвы.

Но вон там! Эти черные бугорки в воде могли быть только пловцами.

Второй помощник тоже направил свой бинокль на них. «Гляди в оба!» — взорвался Командир. «Ради Бога, внимательно следите за кормовым сектором».

Мог ли я, в конце концов, слышать крики сквозь шипение и треск? Один из пловцов мимолетно поднял свою руку. Остальные девять или десять были видны только лишь как пляшущие черные шары.

На мгновение я потерял их из виду, потому что ветер окутал их маслянистым черным дымом. Затем они снова показались. Никакого сомнения — они направлялись в сторону подводной лодки. За ними красные языки горящей нефти облизывали воду все более расширявшейся дугой.

Я искоса глянул на Командира.

«Рискованно», — услышал я его бормотание, и понял, что он имеет в виду. Мы подошли слишком близко к горящему судну. Становилось жарко.

Две или три минуты он ничего не произносил. Он поднял свой бинокль и снова опустил его, стараясь прийти к решению. Наконец голосом, который лишь ненамного отличался от карканья, он остановил оба дизеля и дал задний ход на электромоторах.

Наверняка внизу недоуменно поднимали брови. Реверсирование посреди океана — это было незнакомым еще опытом, да и нелегким делом тоже. Когда подлодка движется задним ходом, она не может произвести срочное погружение.

Пылающая нефть распространялась быстрее, чем могли плыть люди. У них не было шансов, даже только потому, что огонь пожирал кислород. Асфиксия, ожоги и утопление — любой, кто попадал в горящую нефть, погибал одновременно от всех трех причин.

Было просто благо, что за треском пламени и приглушенными звуками небольших взрывов не было слышно никаких криков.

Отливавшее красным лицо второго помощника было охвачено ужасом.

«Никто их не подобрал,» — пробормотал Командир. «Не могу этого понять…» Я также находил это невообразимым. Все эти часы! Они должно быть пытались удержать