судно на плаву — возможно, у него оставалось достаточно плавучести, а судовые котлы были достаточно неповрежденными, чтобы давать ход в несколько узлов. Возможно, команда судна боролась в надежде на выживание. Меня бросило в дрожь при мысли о том, через что им пришлось пройти.

«Теперь мы даже не узнаем названия судна,» — услышал я слова Командира. Он хотел, чтобы его слова прозвучали саркастически.

Волна тошноты охватила меня. Я вспомнил, как мне пришлось помогать вытаскивать человека из огромного нефтяного пятна в гавани после авиационного налета — как он стоял на причале, стонал, и как его конвульсивно рвало. Горящее топливо обожгло его глаза. Было благословением, когда появился моряк с пожарным шлангом. Струя воды была столь сильной, что она сбила беднягу с ног — он покатился по булыжникам, как черный аморфный сверток.

Неожиданно корма судна поднялась выше над водой, как будто ее вытолкнули снизу. На несколько длинных секунд она маячила над горящим морем, перпендикулярная как скала. Затем с двумя или тремя приглушенными взрывами судно скользнуло под воду.

Море мягко сомкнулось над местом, поглощая судно — и как будто его никогда и не было. Пловцов больше не было видно.

Внизу наша команда должна была теперь слышать музыку последнего погружения танкера, отвратительные трески, щелчки и стоны, взрывающиеся котлы и горящие переборки. Какой глубины была Атлантика в этом месте? 5000 метров? По крайней мере 4000 — глубина достаточная, чтобы покрыть Монблан.

Командир приказал отворачивать.

«Ничего хорошего торчать здесь».

Впередсмотрящие все еще стояли как всегда неподвижно, с поднятыми к глазам биноклями.

Впереди нас горизонт приобрел слабое красноватое свечение типа того, что проектирует на ночное небо расположенный далеко мегаполис. Неожиданно небо осветилось, почти до зенита.

«Мичман», — произнес Командир, «запишите: видимое свечение — добавьте время и координаты. Какие-то другие подлодки должно быть там работают… посмотрим, что там за фейерверк они там устроили», — пробормотал он и направил нос лодки на покрасневший горизонт.

Я не мог этому поверить. Неужели ему недостаточно? Мы были обречены пахать море, пока наши топливные танки не обсохнут? Должно быть, у него зудело атаковать эсминец, отомстить, задать британцам порцию их собственно лекарства…

Стармех исчез внизу.

«Верно», — сказал Командир, «пора передать донесение. Бумагу и карандаш, мичман. Лучше начать все сначала — похоже, наконец-то мы от них избавились».

Я понял его. Нет нужды беспокоиться о том, что мы выдадим свое место, если даже мы пошлем больше, чем сжатую радиопосылку. Британцы знали, что здесь действуют подводные лодки — им больше не нужны были для этого радиопеленгаторы.

«Очень хорошо. Запишите вот что: 'Контратакованы эсминцем' — массивная и непрерывная контратака было бы точнее — 'испытали существенные повреждения' — нет нужды давать детали, они их узнают из донесения по походу. Керневель интересует только одно — что мы потопили, так что будем проще и разложим все по порядку. 'Пять торпед выпущено по конвою с надводного положения, четыре попали в цель. Пассажирский пароход 8000 рт и сухогруз 5000 рт — определенно слышали звуки потопления. Наблюдали потопление танкера 8000 рт. Контратака двух эсминцев продолжалась 8 часов'».

Пассажирский пароход, сказал Командир. Он наверняка был мобилизован и превращен в войсковой транспорт. Мое сознание отказывалось представить, что произошло после торпедного удара в набитое войсками судно. Я вспомнил пьяную болтовню в баре «Ройяль»: «Стирать врага с лица земли, а не просто топить его суда…»

Снизу доложили, что радист поймал сигналы SOS с британских судов. «Хм». И это было все, что сказал Командир. Ничего более.

В 07:30 Керневель транслировал сообщение от одной из наших подводных лодок. Мичман прочел суть: «Командующему от лодки U-Z. Три потоплено и одно судно под вопросом. Контратакованы в течение четырех часов. Конвой разделился по одному и по двое. Сию контакт потерян, следуем на юго-запад».

Я уставился на зарево над горизонтом, прерывисто освещавшийся бледными вспышками. Я чувствовал томительный ужас от того разрушения, что нанесли наши торпеды. Кто-то потянул за спусковой рычаг… Я мигнул, пытаясь избавиться от фатального видения, но оно никуда не делось: распространяющееся море огня и в нем маленькие черные фигурки, спасающиеся вплавь.

Что должен чувствовать Командир, когда ему представлялся флот судов, потопленных им? Или когда он думал о небольшой армии людей, которые погибли: обваренные, искалеченные, с оторванными конечностями, сожженные, погибшие от удушья, раздавленные, утонувшие. У него на счету была целая гавань средних размеров, полная судов — примерно двести тысяч тонн.

Еще ретранслированное сообщение снизу: Купш был в контакте с тем же самым конвоем, а Штакманн записал на свой счет шеститысячник.

Волны усталости обволокли все. Нельзя опираться на ограждение мостика или главный пеленгатор, или я просто усну стоя. Мои руки едва могли поднять бинокль. Внутри моего черепа была тупая пустота, а брожение во внутренностях добавило давление на мочевой пузырь. На негнущихся ногах я спустился по трапу.

Старшина машинного отделения Франц отсутствовал в старшинской столовой, хотя он не должен был в это время быть на вахте. Он держался ото всех подальше после своего надлома, возможно слишком пристыженный, чтобы покинуть машинное отделение.

Я выбрался из гальюна и увидел ждущего снаружи второго помощника. Он выглядел как состарившийся гном со своим сморщенным и измятым лицом младенца. Быть может, за ночь его щетина стала темнее? Я тупо уставился на него, пока не понял, что его лицо было настолько бледным, что клочковатая щетина выглядела темнее обычного.

Когда второй помощник появился снова, он спросил у дневального кофе.

«Лучше выпей фруктового сока», — вмешался я.

Дневальный остановился в замешательстве. Второй помощник, свалившийся в уголок, не произнес ничего.

«Фруктовый сок», — решил я. «И для меня тоже, пожалуйста».

Короткий сон пойдет нам обоим на пользу, так что кофе ни к чему.

Я как раз пробовал вытянуться, когда вошел Командир.

Дневальный вернулся с банкой сока и двумя кружками.

«Принеси мне крепкого кофе и пару бутербродов», — сказал Командир, «и поживее».

Дневальный вернулся очень скоро. Должно быть, у Каттера уже были готовые бутерброды.

Командир жевал, делал паузу, жевал снова, уставясь в пространство. Молчание становилось тягостным.

«Еще три потоплено», — произнес он. В его голосе не было триумфа. Если что и было в его голосе, так это угрюмость и раздражение.

«Нас тоже, господин Командир, чуть было не…» — сболтнул я.

«Чепуха», — отмахнулся он и продолжал смотреть в пространство. «По крайне мере мы бы прихватили с собой внушительный гроб. Мы прямо как морские улитки — всегда есть место, где свернуться в клубок».

Банальное сравнение похоже развеселило его. «Прямо как морские улитки», —