— И всё же? — настоял он. Девушка чуть нахмурилась, отложила вилку и со взглядом “вы сами напросились”, начала:

— Мы привыкли вешать много ярлыков на это слово, привыкли прикрывать им многие проступки и грехи, просить прощения и понимания, прикрываясь громким “люблю”. Любовью можно назвать взаимопомощь, простейший симбиоз или взаимопонимание, притяжение, желание позаботиться… Но то, что будет любовью для кого-то другого, может не являться ею для вас или меня, понимаете? Ваш вопрос изначально был неправильным.

— Тогда что значит любовь для тебя? — произнёс граф. Маниэр невольно опустила взгляд. Зачем он так настойчиво расспрашивает её об этом, если до этого ясно дал понять, что между ними ничего не может быть?

Вряд ли он передумал всего лишь из-за пары минут флирта и ужина в ресторане. Очевидно, что граф хочет услышать правду, оценить, насколько она вообще способна осознавать, что говорит. Но Маниэр же не дура.

Неужто господин считает, что она, как малолетка, просто решила поиграть в любовь?

— Сложно сказать, — улыбка её погасла, в глазах промелькнула печать, — раз вы спросили об этом, значит, сомневаетесь в моих чувствах. Я понимаю, можете ничего не говорить. — она вздохнула и промокнула рот салфеткой. — Что же до меня, то любовь — это оставаться рядом и поддерживать. Как бы тяжело ни было и чего бы это не стоило. Любовь — это всегда оставаться на вашей стороне. Даже если весь мир от вас отвернётся. — граф отвернулся.

Даже если весь мир отвернётся… как иронично, ведь именно в такой любви он нуждался, именно этого желал. И от этой любви осознанно отказывается прямо сейчас.

— Ты делаешь мне больно своими словами. — тихо ответил попаданец.

— Я знаю. Ваши слова ранят не меньше, имейте это в виду. — обиженно сказала она.

— Обычно мы почти не разговариваем, да? — вампирша кивнула. Граф постоянно в работе, и говорит только о делах, простых разговоров они почти не вели.

— Вы не мастак общаться с девушками. — граф едва слышно хохотнул. Да когда б он успел? И разве кроме неё рядом с ним кто-то был? С другими девушками у него, мягко говоря, нет ни единого шанса. Кому нужен вампир?

— Ну знаешь, раньше я был весьма обаятелен. Это лицо мне немного не идёт. Оно, как бы сказать, чуточку кровожадное. — хохотнул попаданец. Вампирша невольно улыбнулась, но увы, сейчас не подходящее время для веселья.

— Это была забавная шутка. Однако вы хотели сказать мне вовсе не это. Говорите прямо, не увиливайте, рано или поздно вы бы все равно должны были произнести те слова. Нет смысла оттягивать момент. — она нервно сцепила руки под столом, надеясь, что граф не заметит её волнения.

Умение сохранять беспристрастное лицо — вот что должен уметь любой Вальдернеский. Показать истинные эмоции, значит явить слабость, а быть слабыми они не имели права. Оттого и допускалось лишь выпускать наружу злость и раздражение — агрессия, как механизм самозащиты.

Маниэр было непросто: вбитые с детства привычки до ужаса мешали. Что дурного в том, чтоб показать своё волнение или стеснение? Но это ужасало ее почти так же, как раздеться догола.

Умом она понимала — быть честной и откровенной в таких простых вещах, как эмоции, с тем, кого любишь — правильно и абсолютно нормально. Но так страшно и боязно переступать через черту, к которой не смел и приблизиться столько лет.

— Ты права. — Степан прочистил горло. — Ты тоже мне нравишься, но, как я уже говорил, я предпочту игнорировать наши чувства. Так в безопасности будем мы оба. И ты, и я. — впрочем, попаданец понимал, что он при любом раскладе не рискует своей жизнью. В проигрыше оставалась только девушка.

— Да вы трус. — она почти безразлично отвела взгляд, но внутри всё с треском ломалось.

Какое ей дело до безопасности?

Она столько лет жила как крыса, прячась в родовом гнезде от всего мира. Жила, почти не видя света, впроголодь, в постоянном страхе, что кого-то из них поймают охотники на вампиров или просто убьют ради забавы. Каждый ее день может стать последним и с этим Маниэр смирилась раньше, чем ей исполнилось пятнадцать. Сейчас ей, конечно, уже намного больше.

И если она в любой миг может умереть, если само то, что она вампир, ставит ее жизнь под угрозу, стоит ли противиться сердцу? Каждый день может стать для неё последним, так с чего граф что-то пытается ей доказать?

Она — Вальдернеская и ее участь — это жить одним днём, заглядывая далеко в будущее. Думать о завтрашнем, живя сегодняшним.

— Живой трус гораздо лучше мёртвого смельчака. Но это осторожность, а не трусость. — подавленно возразил граф, сжимая салфетку в руке. Она не понимает, а он не собирается ей объяснять.

Степан хотел, чтобы она была счастлива. Вампирша уверяла, что будет счастлива остаться рядом с ним. Но бывают ли счастливы мертвецы? В этом попаданец был не уверен.

— Мне не страшно умереть. — она спокойно подняла глаза, плотно сцепив зубы.

— Ты всегда так говоришь. — но разве просто слова что-то изменят? Степан не собирался подвергать опасности ни ее психологическое, ни физическое здоровье.

Возможно, Маниэр лишь пытается казаться смелой, чтобы он ей уступил. Но это не тот случай, где он может сдаться.

— Я уже видела смерть, мне не раз приходилось проливать чужую кровь. Вы считаете меня беззащитным ребёнком, но я взрослый вампир и способна защитить себя. — холодно отчеканила девушка. За кого он её принимает? За изнеженную аристократку, что только вышивать да падать в обмороки может?

Маниэр вампир! И она будет этим гордиться.

— Есть вещи, с которыми не справляюсь даже я. Как я могу позволить тебе защищать нас обоих? — вздохнул попаданец.

Девушка сердито сжала губы.

Мужская гордость и правда не знает границ. С какой стати он решил, что обязан защищать её? Она же сказала: ей ничего от него не нужно.

— Ваши навыки в магии едва ли переступили порог начального уровня, я куда сильнее. Моей магии хватит, чтобы прикрыть вам спину и не пострадать самой. — твёрдо сказала девушка. Граф отпил из бокала и вперился в