– Да ладно тебе, – говорит Тони. – Главное, ты теперь знаешь про эти зерна. Значит, они у нас в городе однажды появятся. Вопрос только, где и когда.

– Вот именно, что «однажды»! Неизвестно когда! А мне до тех пор страдать?

С этими словами страдалец закатывает глаза и падает с потолка прямо на Стефана. Счастье, что он сейчас ничего не весит. Все равно что кленовый лист.

– Ты у меня однажды допрыгаешься, – говорит Стефан, стряхивая его на пол. – Вспомню еще какое-нибудь твое имя, а еще лучше глупую школьную кличку, всем вокруг разболтаю, то-то попляшешь тогда.

– Ну так самое дурацкое ты уже вспомнил! Думаешь, легко вечно быть Иоганном-Георгом? – хохочет тот. – Нечего мне терять! – и без паузы, все так же смеясь, добавляет: – Не представляешь, как я соскучился! Вроде отлично мы тут развлекались, а все равно до ужаса не хватало тебя.

– Не подлизывайся, бесполезно. Второй чашки кофе у меня все равно нет, – ухмыляется Стефан, с удивлением констатируя, что кратчайший путь к его сердцу по-прежнему, как восемьсот лет назад лежит через грубую, беззастенчивую лесть.

Шарф из плюшевых пауков болтается на шее полиловевшего на радостях сфинкса, пакет с лакричными Ктулху пошел по рукам, все дружно плюются, горячо обсуждают, как ненавидят лакрицу, но при этом почему-то продолжают жевать. Камень со дна реки Шпрее со свистом улетел в одно из распахнутых окон – в умеренно непостижимое, откуда обычно заходят клиенты-сновидцы; неплохая судьба для камня, который всю жизнь был уверен, что его не то что в умеренно непостижимое, а просто с места на место вряд ли кто-то однажды перенесет. Сухой платановый лист выкинули во двор: в нашем городе не растут платаны, им тут, по идее, холодно, они южаки, поэтому платановый лист в траве – отличный подарок городу, чудо похлеще многих других. Лужа, в которой чрезвычайно удачно отразилось красное кирпичное здание, лежит на полу за стойкой, как новый ковер. «Интересно, – думает Стефан, – она тут надолго останется, или сама собой высохнет? Или Тони надоест в нее ежедневно вляпываться, и он ее куда-нибудь вынесет? Или закинет на потолок?»

Но пока Тони ужасно доволен новенькой лужей и отражением в ней. Даже специально разулся и азартно шлепает пятками по воде, озираясь в поисках штопора. Куда он мог подеваться? Нет, правда. Это уже не смешно.

– Ты штопор ищешь? – спрашивает очкастая рыжая тетка, только что вошедшая с улицы. – Прости, нечаянно сунула его в карман. Только в магазине заметила. Ты пакеты давай забирай.

Тони ставит мозельское вино обратно на стойку, берет пакеты, и глаза его делаются такими круглыми, словно реальность внезапно, без предупреждения превратилась в аниме-сериал.

– Двенадцать бутылок водки, – наконец говорит он. – Спасибо, конечно. Мы что, слишком трезвые? Тебе с нами скучно? Ну, предположим. Но почему именно водка? Не виски, не ром, не коньяк?

– Да ну, ерунда какая, – смеется Эна. – Нет, шеф, мы не станем всю ночь угрюмо пить водку. Даже если захотите, не дам. Мы с тобой сейчас будем делать настойку. На бездне.

– На чем?!

– На бездне, – повторяет она. – То есть на мне. Даже удивительно, что ты сам не додумался. Или просто не рискнул предложить? Ну и зря. Мне нетрудно подержать бутылку за пазухой. Думаю, получаса хватит. Поэтому сразу побольше купила. За вечер как раз управимся. И будет потом запас.

– Настойка на бездне? – глаза Тони округляются еще больше, хотя только что казалось, круглее уже нельзя. – И как, ты думаешь, она будет действовать?

– Представления не имею! – разводит руками Эна. – Вот заодно и узнаем. Самой до ужаса интересно, что будет, если водку на мне настоять.

К Стефану наконец возвращается дар речи, и он спрашивает:

– Ты что тут делаешь вообще?

– Я тут работаю, – невозмутимо говорит Эна. – На полставки. По факту даже на четверть. Шеф гуманный попался, особо не загружает. Впрочем, в рабочем контракте четко прописано, что и не должен. Удачно я продала ему душу за суп!

И хохочет, страшно довольная произведенным эффектом. «Похоже, – вдруг понимает Тони, – она всю эту интригу с контрактом затеяла специально, чтобы потом рассказать Стефану и на его лицо посмотреть».

– Понятно, – кивает Стефан. – Чего тут не понимать. Обычное дело: Старшая Бездна заключила рабочий контракт с наваждением класса Эль-восемнадцать. Приехали. Полный трындец. Ваше счастье, что мне сейчас лень ругаться. Совершенно не то настроение. Но запишите в свои бальные книжечки… нет, в свои молескины…

– В «напоминания» в телефонах, – подсказывает Иоганн-Георг.

– Точно, спасибо. Запишите в «напоминания», с меня как минимум двухчасовый скандал. Каждому из присутствующих лично, наедине. В индивидуальном порядке. А то я вас знаю, как соберетесь вместе, сразу начинается балаган – ну и толку тогда ругаться? Не люблю ничего делать зря.

– И мне тоже устроишь скандал? – восхищенно спрашивает Нёхиси. – Правда? Круто! Ты еще ни разу со мной не ругался. А рассказывают, у тебя здорово получается. Я и не мечтал!

– Господи, ну так сказал бы, что хочешь со мной поскандалить, – смеется Стефан. – Какие проблемы? Когда это я для тебя чего-то жалел?

В этот момент чемодан, воспользовавшись ситуацией, совершает молниеносный бросок к дальнему, самому непостижимому и неопределенному из Тониных окон, выбрасывается в него и исчезает в… ну скажем так, в сияющей неизвестности, которая вместо пространства и времени там.

– Вот же засранец! – восхищенно говорит Стефан. – А ведь только в Берлин и обратно со мной прокатился. Причем там в камере хранения все время лежал. И такой стремительный рост сознания! Хотя, казалось бы, не живое существо, чемодан.

– Ну так с кем поведешься, – рассудительно говорит Нёхиси. – Рядом с тобой поди сознание не отрасти.

– Да, – вздыхает Стефан. – Но, справедливости ради, у других существ этот процесс обычно гораздо медленней происходит, хоть на руках их носи. Получается, мое подлинное призвание – воспитывать чемоданы? Посвятить, что ли, этому всю дальнейшую жизнь?.. А может, не во мне дело? – осеняет его. – А в Бойсе?

– В Бойсе? – потрясенно спрашивает Иоганн-Георг. – Ты что, ходил в музей с чемоданом?

– Чего не было, того не было. Зато я сунул в него альбом. Здоровенный такой талмуд, страниц на триста. И весом примерно в четыре кило. Ну, будешь теперь сидеть как сирота без подарка. Не уследил я за ним, прости.

– Да ладно, – великодушно говорит тот. – Может, так даже лучше? Мы же до сих пор толком не разобрались, что творится за тем окном. Даже ты, сколько раз на моей памяти пробовал, ни разу туда не прошел.

– Потому что плохо старался, – честно говорит Стефан. – Стремно мне там.

– Ну да. Раньше мы об этой хрени вообще ничего не знали, кроме того, что она стремная и непостижимая. А теперь точно знаем: где-то там скитается чемодан, воспитанный Бойсом, с его альбомом в утробе. По-моему, отличная новость про любую стремную непостижимую хрень.