– Да пока особо ничья. Ждет своего хранителя.

– Ой! – от избытка чувств юный шарский демон весь, целиком стал горячим. – Если ничья, можно я ее себе заберу? Не обижу, ничего не сломаю, буду играть аккуратно. Или даже просто смотреть. Такой хороший город, этот Берлин, хоть и люди его построили. Как они ухитрились, никогда не пойму!

– Твоя правда, отличный, – согласился великан. – Одно удовольствие с ним дружить. Не будь у меня своей земли, прибрал бы его к рукам! – и рассмеялся: – Ох, чую, за такие разговоры мне дома влетит!

– Люблю его так, что аж сердце болит! – воскликнул молодой Шарский демон. – То есть раньше болело, когда я был человеческой девочкой. Быть девчонкой ужасно интересно и весело, как на качелях кататься, но у людей вечно что-нибудь, да болит. То только тело, то все существо целиком. Устал ужасно. Трудно жить в человеческом теле, забыв себя и свой дом!

– Да, проблема, – кивнул великан. – Но для таких, как ты, есть замечательный выход: можно быть и собой, и девчонкой сразу. Чтобы интересно по-прежнему было, а больно – все-таки нет.

– Одновременно собой и девчонкой? Чтобы не больно и интересно? И водку пить будет можно? И рисовать картины? И гулять? И есть шоколад? И при этом не загибаться от глупой человеческой боли? И помнить про дом? Правда, что ли? Скорее, скорее меня научи!

– Ну ты учти, – неожиданно строго сказал великан, – я только спасаю вашего брата бесплатно, очень уж мне это дело нравится, каждый день бы кого-то спасал. А так-то я человек хозяйственный, выгоду получать люблю. Бесплатно возиться с тобой не стану. Но если согласишься сделать одну работу, я тебя, так и быть, научу.

– Научишь! Научишь! Я стану всем сразу! Я буду играть! – завопил юный Шарский демон.

От избытка эмоций он снова взлетел и долго потом кувыркался в небе, ну то есть, в той части отсутствия привычного нам пространства, которая условно считается небом на границе миров.

Наконец спохватился, спустился, спросил:

– А какую надо делать работу? Я не на все соглашусь! Если надо каждый день мыть полы или кого-нибудь мучить, я лучше сразу домой пойду.

– Мыть полы и кого-нибудь мучить – шикарный набор! – обрадовался великан. – Но лично мне от тебя такого совершенно точно не надо. И вообще ни от кого в мире. Полы у меня и так вполне чистые, а мучить и мучиться люди сами умеют, как мало кто. Моя работа тебе понравится. Тем более, ты ее уже и так почти сорок лет делал совершенно бесплатно. Совсем простая работа: жить в Берлине, любить Берлин.

– А разве любить – работа? – изумился молодой Шарский демон.

– Конечно, работа. Любое занятие становится работой, если специальный контракт подписать, – заверил его великан, поспешно извлекая откуда-то, то ли из мира духов, то ли все-таки из мира людей, большой лист плотной черной бумаги. И драгоценный ларец, в котором лежала печать. И восхитительный, душу за такой продать можно, подумала Соня, которой на миг снова стал очарованный канцтоварами молодой шарский демон – серебряный карандаш.

Пока пробудившаяся в Шарском демоне Соня алчно разглядывала карандаш, прикидывая, можно ли будет оставить его себе, ну, например, на память о заключении рабочего соглашения, Шарский демон, чье имя звучит, как потрескивание толстых сухих сучьев в костре, внимательно прочитал текст контракта – великан не соврал, мыть полы и мучить не надо, только любить и беречь! – и спросил дрожащим от волнения голосом:

– А как ты думаешь, мне дедушка разрешит?

– Типа, ты у него всегда разрешения спрашиваешь, – ухмыльнулся великан.

– До сих пор никогда не спрашивал, – покаянно вздохнул Шарский демон. – Но раньше и спрашивать было особо не о чем, я же просто гулять ходил. А когда официально устраиваешься на работу, наверное, надо поставить в известность семью?

Приготовилась ждать до утра, или дольше, сколько придется, столько и ждать, но они вернулись буквально через полчаса. Вдвоем и в обнимку, как перебравшие на вечеринке старые друзья, за много лет наловчившиеся подпирать друг друга, образуя устойчивую конструкцию из двух неустойчивых тел.

Санни с порога принялась тараторить, но справедливости ради, вдвое медленней, чем обычно, и разборчивей в добрую тысячу раз:

– Представляешь, у меня теперь целых восемнадцать сердец. И все бьются, живые! Ни у кого столько нету, ай да я! Ты извини, что забрала картину. И теперь уже не верну. Она где-то на границе миров потерялась, я ее нечаянно обронила, когда превращалась в себя. Но Стефан сказал, это даже отлично, пусть мироздание привыкает, что в пустоте между мирами людей и духов у нас теперь не казарма, а искусство культурно висит.

Села рядом, по-детски уткнулась носом в плечо и притихла. Такой умиротворенной Дита ее прежде не то что не видела, вообразить не могла.

– Открою там картинную галерею, – подтвердил Стефан. – Всегда мечтал заняться арт-бизнесом, но будем честны: в текущих условиях какой из меня, в задницу, галерист.

Он был бледный, усталый, похудевший практически вдвое, но при этом ужасно довольный. Сел – не в кресло, на подлокотник. Подмигнул Дите:

– Вот теперь тащи сюда виски. Попала, хозяйка! Полный стакан наливай.

Выпил виски залпом, как воду, сказал:

– Остальное завтра. Уложи меня где-нибудь и сутки не трогай. Но потом, если сам не проснусь, поднимай с применением силы, хоть водой из ведра поливай. У меня самолет послезавтра. Если ничего не путаю, днем.

Хоть и попросил уложить, но не стал дожидаться, пока Дита отведет его в свободную комнату и постелит белье. Встал и сам куда-то пошел. Ну, Дита особо не беспокоилась. Найдет где устроиться. А дом ему, можно спорить, еще и кровать обеспечит, не хуже этого кресла. Такой точно не пропадет.

– Представляешь, – сказала Санни, – он мне отдал свое сердце! Вот так прямо – хрясь! – рукой разорвал себе грудь, достал и в меня засунул, я опомниться не успела, а оно уже бьется, как будто всегда было мое.

– Грудь разорвал? Достал? – повторила Дита. – Ну ничего себе у него методы. Вот это я понимаю, олдскул.

– Да ужас! – горячо подтвердила Санни. – В смысле, прекрасное волшебство! Я думала, он теперь умрет – без сердца-то! – а он такой как ни в чем не бывало: «Да ладно, не парься, я крепкий, если дать мне нормально выспаться, новое к утру отрастет».

– Трындец, – заключила Дита. – А тебе-то зачем? Своего, что ли, мало?

– У меня их вообще-то семнадцать, – улыбнулась Санни. – Ты не волнуйся, это не болезнь, а нормально, нам положено так. Но оказалось, семнадцати все равно мало! Стефан сказал, без хорошего шаманского сердца мне с непривычки будет трудно удерживать в себе две разных природы сразу, а с ним как по маслу зайдет. И был совершенно прав. Я сейчас и то, и другое. Снаружи девчонка, а внутри… ну, как бы дракон. Не как на картинках, но немножко похоже… О, я тебе нарисую! В подарок, вместо быка!