Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А потом студентка Ильенко[286] – женственно-умное, очень доброе существо, вся в ребенке, и потому дипломная работа не клеится. Общение с такими людьми мне радость. Когда перейду на пенсию, я буду совершенно одинок. Я не знаю, как это будет.
На ночь – воспоминания А. Г. Достоевской. Много мыслей, о чем скажу потом.
Сегодня должен писать отзыв, прочесть американский журнал обо мне и вечером к Левину[287]. <…>
4. II.[1965].
Вчера от 6 утра до 11.30 работал очень продуктивно и почти беспрерывно. Привел в порядок выписки из Клариной диссертации и написал 30/2 листов отзыва. Всего можно написать 66 стр<аниц>. Сегодня кончу, и тогда свалится гора с плеч, я смогу работать свое.
Потом ходил покупать граммофон и слушал концерт Моцарта для рояля с-moll. Он прекрасен, но не заставил меня трепетать. Вечером сидел над «Бедным рыцарем». Все начинаю понимать. Играл продуктивно. Andante могу без ошибок, но еще не выходит так, как хочу.
Весной всегда оживаешь. Вырвался на прогулку. Мороз и солнце. Ходил по аллеям за Средней Рогаткой. Солнце – огненный шар в розовой мгле. Пока есть природа, невозможно быть совершенно несчастливым.
5. II.[1965], 7 ч. утра.
Вчера очень продуктивно работал. Кончил писать отзыв на Клару, хорошая диссертация. Умная и холодная.
Теперь странное, непривычное чувство, что надо мной ничего не висит. Буду продолжать Пушкина. Вчера по радио – Лемешев: «Не пой, красавица». Без всякой души, без всякого понимания. Рахманинова не люблю – не знаю почему. Не трогает. Но медленность течения слов хватает за душу, несмотря на Лемешева и Рахманинова. Впервые по-настоящему услышал слово о «бедной деве». Какое большое сердце у Пушкина! Разве Лемешев, полный своим успехом, пожалел когда-нибудь любую бедную девушку? Чем больше вникаю в Пушкина, тем больше его люблю.
6. II. (1965] Письмо из Горького. Просят прочесть лекцию. Я согласен. Буду читать «Песня о гневе Грозного на сына». «Свое» опять надо отложить, надо готовиться. Хочу читать хорошо. Теперь настает трудное время. 10-го – начало семинара. 17-го мой доклад. 24-го защита в Горьком. 25-го лекции в Горьком. И ко всему надо готовиться. Если я не возьму себя в руки всесторонне, мое сердце не выдержит. По утрам чувствую сердечную слабость. Сердце трепещет.
Вчера читал поэтику Аристотеля. Какой огромный ум! Все наши теоретики – размазня. Почему такое падение науки? Или это я такой гордый?
Bis zum 10 muß ich mich im Zaum halten. An diesem Tage muß ich gesund und heiter sein. Ich muß meine seelischen Kräfte weniger anstrengen. Am 10 schreibe ich weiter. Ich will leben. Durchaus[288].
8. II.. (1965]. Работается хорошо и интенсивно. Из Горького письмо: студенты просят прочесть им лекцию. Выбрал статью о гневе Грозного на сына, перерабатываю ее в лекцию. Выходит хорошо, мне интересно, увлекаюсь.
Был В. Шабунин[289]. Я рассказываю ему о тех знаках внимания, которые я сразу стал получать со всех концов Союза. Смотрю – у него навертываются слезы. Мне стало неприятно. Мужчина не должен плакать. Правда, многие великие люди часто плакали. Толстого звали Лева-рева. Он плакал от музыки. Часто плакал Гете. Пушкин:
Над вымыслом слезами обольюсь.
……………………………………….
Я слезы лью, мне слезы утешенье,
Моя душа, объятая тоской,
В них горькое находит наслажденье.
Я часто стал плакать. Это от того состояния постоянной преисполненности, в котором я нахожусь. Плачу от музыки часто, и от прикосновения великого. От горя – нет. Его нет у меня. Только у гроба Еремина[290], когда говорил речь, перед всем факультетом разрыдался. Никто не плакал, кроме меня, его жены и дочери. Но моих слез никогда нигде никто не должен видеть, ни один человек. Слезы меня очищают и подымают, но видеть этого не должен никто.
Es ist ganz aussichtslos sich dem widersetzen zu wollen, was mir vom Schicksal gegeben ist und was in mir vorgeht. Es führt doch zu nichts. Gesundheitsrücksichten? Ein besseres Herz? Alles das ist nichtig. Und wenn es um Leben und Tod geht – mag es[291].
7ЛЦ1965]. После почти феерических и солнечных дней в Горьком наступила реакция: какой-то провал. Не могу ни работать, ни играть, голова болит, сознание бессилия, старости. Я сам себе противен и воображаю, как противен в своей дряхлости я другим.
И вдруг, в один миг все изменилось. Опять в душе солнце и тепло. Семинар. Плохой доклад, но я говорю хорошо. Студенты меня обступили. Мы вместе идем. С Ивлевой[292] в метро – она большая умница. Я вижу, что, несмотря на все свои тщательно скрываемые немощи, чего-то стою. И теперь я опять преисполнен жизнью настолько, что меня грозит это разорвать. Я томлюсь неизъяснимым счастьем жизни.
Но в этом оправдания нет. Мое оправдание только в работе. Много не могу. Начинает болеть голова. Но должен столько, сколько могу. Вот план:
Пон[едельник]. 8.III. Толстой[293]
Вт[орник]. 9.III. Александрийская поэзия. Аэды!/з.
Ср [еда]. 10.III. Аэды – кончить, ежедневно не менее 2-х часов сидеть над библиографией
Четв[ерг]. 11. Читать брошюру о Толстом и начать статью.
Воскр[есенье]., 14, веч[ер]. Получить от [нрзб] 2 статьи.
Пон[едельник]. 15. Закончить всю работу о Т[олстом].
Какое наслаждение читать Ив[ана] Ивановича] Толстого. Это был один из немногих при моей жизни настоящих людей и крупных ученых. Против него все теперешние какие-то мелюзга. Они не имеют нутра и нутряного отношения к своему делу.
11. III.[1965], 9 ч. утра. Отстал от плана на 1 утро. Сегодня с 5 утра до 9 утра кончал статью о мифологии у александрийцев и о аэдах. С карточками для Wildhaber-a отстал. У меня гнетущее чувство окружающей меня почти сплошной подлости. Колеси[ицкая][294] и Базанов[295] не допускают диссертации] Нутрихина[296], но должны были смириться под моим натиском.
11. III. (1965].
Ich muß mich mehr zusammennehmen, mich nicht gehen lassen. Ich werde allmählich an allem irre. Ist es nicht einerlei, ob man arbeitet, oder sich rest-und willenlos einem inneren Gefühl überläßt, einerlei, ob