На другом конце спектра – люди, оказавшиеся не в столь благоприятной ситуации, не имеющие постоянной работы или навыков какого-то ремесла, кому приходилось искать временное место в барах и ресторанах или же в секс-индустрии; они нанимались грузчиками в порту, землекопами на стройку. На такой труд тоже имелся немалый спрос. По очень приблизительным оценкам, учитывая количество провианта (оливкового масла, вина и зерна), который приходилось ввозить для пропитания миллиона жителей Рима, требовалось не менее 9 млн «ходок грузчика», чтобы ежегодно доставлять этот груз в мешках или амфорах с кораблей на берег. Даже эта задача обеспечила бы 3000 мужчин работой на 100 дней, но это была сезонная работа, поэтому на нее и брали чаще вольнонаемных, а не использовали рабов, а для вольнонаемных это означало отсутствие устойчивого заработка в течение года. Эти люди часто голодали, различные повреждения откопанных скелетов, особенно зубов, указывают на многочисленные формы недоедания, которые поражали не только самых бедных горожан. Этот слой работников жил в античном эквиваленте хостела, платя по часам или за ночь или же деля одну комнату и койку на несколько человек, чтобы спать посменно. Едва ли им удавалось насладиться даже многочисленными развлечениями, которые, как считается, так любила римская чернь. Сколь ни вместителен Колизей, там едва ли могло усесться более 50 000 зрителей, что для города с миллионом жителей означает: даже гладиаторские бои и травля животных потешали более зажиточных горожан, а не тех, кто, если удары судьбы вынудили бы их опуститься всего на ступеньку в социальной иерархии, вынужден был ютиться в гробнице или в сквоте.

Огромные многоэтажные здания (insulae, т. е. «острова»), обычные для Рима и римского порта Остия, наглядно представляют иерархию, сложившуюся среди простых римлян, весь спектр от более-менее обеспеченных до с трудом цепляющихся за жизнь. Инсулы предоставляли собой съемное помещение с большой плотностью расселения, чем, вероятно, объясняется, каким образом на сравнительно небольшой площади города умещался миллион жителей. Для владельцев это была весьма прибыльная инвестиция, заодно обеспечивавшая работой и беспощадных коллекторов. Эпитафия одного из жильцов, Анкарена Нота, вольноотпущенника, умершего в 43 года (его прах похоронен в общей гробнице за стенами Рима), напоминает о горестной доле арендаторов, на которую он смотрит как бы уже с другой стороны: «Я больше не страшусь умереть от голода, я избавился от боли в ногах и поисков залога за жилье, я получил бесплатный дом и стол навеки». Но хотя владелец дома представлял угрозу для всех, жизнь одних арендаторов могла показаться завидной в глазах других.

79. Хорошо сохранившийся дом с наемными квартирами поблизости от роскошного жилья Капитолийского холма. Теперь он оказался в тени огромного монумента Виктора Эммануила, и большинство прохожих его не замечает

Основной принцип во всех подобных домах един: на первых этажах помещения просторнее и сдаются дороже, а чем выше, тем дешевле, скуднее и опаснее, там нет возможности готовить и стирать, а при пожаре (возгорания случались часто) не успеешь убежать. Ювенал горько шутил: человек, живущий на самом верху, где ничто не защищает от дождя, кроме черепицы, имеет привилегию погибнуть последним, если внизу вспыхнет пожар. Интересно, что в современных небоскребах логика обратная: самым роскошным считается верхний этаж с пентхаусом. Как был устроен римский доходный дом, можно видеть на примере хорошо сохранившейся инсулы, которая все еще виднеется у подножья Капитолийского холма в нескольких метрах от блистательных храмов, что некогда там стояли (буквально «блистательные»: в конце I в. храм Юпитера покрыли золоченой черепицей). В этом доме на уровне улицы располагались магазины с жильем в мезонине. Первый этаж состоял из нескольких просторных квартир, но к четвертому этажу, который тоже уцелел, квартиры превращаются в крошечные однокомнатные «студии», хотя с большой вероятностью там размещались вовсе не одиночки, а целые семьи, а еще выше – и того хуже. Поскольку город не делился на благополучные и бедные кварталы, получалось, что грандиозные публичные церемонии на Капитолийском холме совершались на глазах у обитателей трущобных верхних этажей. Мы хотим посвятить оставшиеся страницы этой главы людям, жившим в подобных домах, и другим, чье положение немногим от этого отличалось. Правда, в основном удается реконструировать жизнь обитателей нижних этажей, а не верхних: чем выше доход, тем больше следов сохраняется до нашего времени. Мы будем всматриваться в мир труда и досуга, культуры и страха, мы постараемся разобраться не только в том, где и как жила не-элита, но и как эти люди осознавали существующее неравенство, чем скрашивали свою жизнь, какими ресурсами располагали против всевозможных напастей, от преступности до недугов и боли.

Цицерон, как и все представители элиты, по крайней мере на словах выражал отвращение к работе за деньги, но для основной части горожан в Римской империи, как и ныне, работа – основное занятие, то, что определяет человека. Работа, как правило, была нелегка. Те, кто зависел от трудовых доходов (а это было большинство населения), старались работать до последнего вздоха. Единственное исключение представляли солдаты, которые стали получать своего рода пенсию, но и у них пенсионное обеспечение нередко заменялось небольшим участком земли, на котором опять-таки приходилось трудиться. Дети, как рабы, так и свободные, привлекались к труду с малолетства. Найденные при раскопках скелеты совсем маленьких детей сохраняют явные следы тяжелого физического труда, отразившегося на формировании костей и суставов. Например, у стен Рима, рядом с древними мастерскими по производству и стирке тканей, имеется кладбище, где похоронены подростки и молодые люди, совершенно очевидно успевшие немало лет поработать (такие следы на скелете оставляет усиленное топанье, переступание ногами при обработке ткани, а не прыжки или игра в мяч). Более того, детей нередко прославляют в эпитафиях как хороших работников. Мы бы сентиментально предпочли уверить себя, что простое надгробие четырехлетнего жителя Испании, на котором он изображен с миниатюрными инструментами шахтера, поставлено в память местного любимца, «талисмана» шахтерской смены, но, увы, скорее всего он уже был полноправным работником.

Лишь отпрыски обеспеченных родителей проводили детство в изучении грамматики, риторики, философии, ораторского искусства или, если это были девочки, от чтения и письма переходили к менее интеллектуальным занятиям, к ткацкому станку и музыкальным инструментам. Но в целом детский труд считался нормой, тем более что у римлян не было особого понятия «детский труд». «Детство» как особое понятие появилось лишь 15 веков спустя, тогда же появились и первые законы, регулирующие детский труд, и поныне это остается преимущественно западной заботой.

80. Этот изрядно поврежденный временем памятник принадлежит к числу немногих, увековечивших ребенка-рабочего. В руках у этого четырехлетнего ребенка – корзина и кайло, похожие на инструменты, которые обычно обнаруживаются при раскопках древних испанских шахт