Вместе с тем она категорически отказывалась раскрывать первоисточники своей информации, ограничиваясь словами: «Человек, который мне сказал об этом, сам видел/слышал». Самое удивительное, что разведчик, который установил негласный контакт и вел работу с ней в течение несколько лет, вплоть до вывода советских войск из Афганистана, так и не смог узнать ни ее настоящего имени, ни увидеть ее лица. Деньги она тоже категорически отказывалась принимать — лишь однажды приняла от нашего сотрудника несколько ювелирных украшений (не могла девушка удержаться от искушения, ведь они были подобраны с большим вкусом). Первоначально связь с ней была односторонней: в обусловленном месте она подходила к забору, окружавшему нашу «точку», и в контейнере перебрасывала записки. Позже, чтобы организовать с ней личную встречу, наш разведчик сделал проход в минном поле и оборудовал хорошо замаскированную дверь в стене забора, но она категорически отказалась заходить на «точку», а поскольку общаться с ней голосом через забор было «палевом», то разведчик нашел все тот же хитроумно-наглый выход: с «точки» скрытно был проложен телефонный кабель с микротелефонной трубкой, которая была укрыта в оборудованном тайнике в развалинах дома рядом с загранобъектом. Наша помощница в установленное время пробиралась в эти развалины, доставала из тайника микротелефонную трубку и осуществляла вызов, поступавший прямо на аппарат разведчика в его комнате, откуда он спокойно вел переговоры с ней. Одновременно переводчик разведотдела поднимался на вышку и визуально контролировал подходы к этим развалинам с тем, чтобы через разведчика своевременно предупредить ее о появлении вблизи посторонних лиц. С учетом особенностей Востока и оперативной обстановки, вероятно, это был единственный негласный источник из числа женщин, состоявший на личной связи у наших пограничных разведчиков в Афганском прикордоне. Работавший с ней сотрудник разведки впоследствии мне рассказывал, что когда он разговаривал с ней за день до вывода нашей «точки» из Афганистана, то она горько плакала со словами: «Зачем же вы нас оставляете?.. Я всегда буду помнить вас!» Ее судьба осталась неизвестной.

Описание изложенных ситуаций в нашей работе с негласными помощниками мною сделано для того, чтобы показать уровень работы пограничной разведки в Афганистане: если такие мероприятия были под силу мне, оперработнику с двухлетним опытом практической работы, то какой профессиональный уровень работы был у разведчиков с очень «бородатым» опытом такой работы? Один подполковник Додхудо Багд-в чего стоил: легендарный разведчик разведотдела Опергруппы «Душанбе» КСАПО, будучи таджиком по национальности, помимо родного таджикского прекрасно знал языки дари и фарси, ряд диалектов, нормы Корана и Шариата, обычаи и традиции народов и народностей, проживающих в Афганистане. К сожалению, мне очень мало пришлось общаться с ним в связи с его переводом по службе, но среди нас долго еще ходили легенды о том, как он в одиночку неоднократно уходил на сутки-двое в банды и как-то даже привел освобожденного из плена советского солдата, не говоря уже о добывании им особо ценной информации (хотя за это и получал регулярные «разносы» от руководства). Видимо, под впечатлением рассказов об этом и я, молодой «желторотик» в деле разведки, в начале своей разведывательной службы и поперся в одиночку на личную встречу с командиром группы мятежников, о чем рассказал в 7-й главе. А ведь таких легендарных сотрудников в пограничной разведке КСАПО было не мало, но о своей разведработе могут рассказать только они сами, ибо она всегда сопровождалась строгой конспирацией и каждый из нас осведомлен только о разведывательных мероприятиях, к которым был причастен.

Отдельно следует остановиться на взаимодействии пограничной разведки с разведподразделениями территориальных органов КГБ Таджикской ССР. Это взаимодействие особенно активизировалось в 1987–1988 гг., когда, с согласия руководства КСАПО, таджикские разведчики стали вести разведывательную работу с позиции некоторых наших загранобъектов. В результате на одной «точке» стали вести разведработу представители четырех структур органов КГБ: самой пограничной разведки, Особого отдела КГБ, а также 1-го отдела (внешняя разведка) КГБ Таджикской СССР и 1-й группы Управления КГБ Тадж. ССР по Хатлонской области. Такое «столпотворение» разведчиков различных разведподразделений на одной отдельно взятой «точке» порой вносило путаницу и порождало нездоровое соперничество, приводившее зачастую к анекдотичным ситуациям и конфузам. И если между разведчиками и «особистами» погранотряда к этому времени сложилось достаточно эффективное взаимодействие, то «притирка» с таджикскими коллегами потребовала времени для осознания, что любая информация, доложенная ими «наверх», вернется «бумерангом» уже к нам, а в случае ее недостоверности — к ним. Избежать же этого было возможно только путем самого тесного взаимодействия на «низовом» уровне. Ведь в этом случае возможности по перепроверке той или иной разведывательной информации (естественно, без раскрытия источника) значительно расширялись и позволяли сразу же вносить ясность или увидеть суть проблемы под совсем иным углом, что повышало ее значимость. Тем не менее, отдельные таджикские разведчики, поначалу не поняв этого и исходя из личных конъюнктурных соображений, пытались «выдать на гора» не проверенную, «жаренную информашку». А поскольку для получения ценной информации требовалось приобретение соответствующих источников и время для этого, то вследствие своей поспешности такие «торопыги» порой становились жертвой авантюристов и мошенников, которых на «фронтах тайной войны» пруд пруди. Один из таких «торопыг» и породил один из первых, но хорошо запомнившихся мне «бумерангов».

В апреле 1988 года из Центра пришла ориентировка, в которой сообщалось, что по разведданным КГБ Таджикской ССР, в ближайшее время на Пянджском направлении ожидается заброска на советскую территорию группы разведчиков-диверсантов из числа мятежников, подготовленных сотрудниками ЦРУ и пакистанской разведкой ISI в Пешаваре, для совершения диверсий на стратегически важных объектах в советском прикордоне. Для переправы через пограничную реку Пяндж они намерены использовать акваланги. В связи с важностью этой информации нам предписывалось в срочном порядке принять меры к ее перепроверке, доразведке и срыву этой акции противника. Естественно, информация выглядела весьма зловеще. В процессе ее обсуждения наш очень опытный контрразведчик майор Карим Наи-в, будучи таджиком, хорошо знавшим местность и местные условия, неожиданно рассмеялся: «Так когда там они с аквалангами переправятся? В апреле? А вы посмотрите какая вода сейчас в Пяндже: сейчас половодье и вода желтая от глины, с нулевой видимостью. При этом даже рыба задыхается, поскольку глина забивает ей жабры, и всплывает на поверхность. А дыхательные клапаны аквалангов у подводных пловцов из-за глины еще быстрее выйдут из строя и они попросту задохнутся. Кроме того, сильное течение несет столько бревен под водой, что они просто поубивают или, по крайней мере, покалечат аквалангистов». И мы все «прозрели». А потом кто-то еще вспомнил, что некоторое время назад на загранобъекте «Нанабад» между нашими разведчиками в присутствии нашего таджикского коллеги состоялось