Уллы, тем временем, начали веселиться по-настоящему. Один из них, как мне показалось, самый старший в компании, забрался на стол и выкидывал там отчаянные коленца, нечто среднее между твистом и гопаком, если вы способны вообразить, как это выглядит. Остальные приплясывали вокруг стола, ритмично хлопая в ладоши, и хором пели: Чуб-чуб-чуб-чуб-чуб – Чубарага! Люс-люс-люс-люс-люс – Люсгамар! Они без конца повторяли этот речитатив, так что у меня была возможность выучить его наизусть.

– Это песня о твоем дядюшке Люсгамаре и его брате? – полюбопытствовал Хэхэльф. – А почему в ней не упоминаются все остальные?

– Экий ты темный! – хмыкнул Хатхас. – А может ты тоже демон?

Хэхэльф шутливо ткнул его кулаком в подбородок. Через мгновение эти двое уже катались по полу, как разыгравшиеся щенки. Впрочем, тузили друг друга они вполне по-настоящему, только в отличие от классической, эта драка сопровождалась не надрывной руганью, а хохотом противников. Никто кроме меня не обращал на их потасовку никакого внимания: уллы продолжали петь и плясать, а прочие посетители трактира почти с благоговением наблюдали за этим незабываемым зрелищем.

– Эй, Хатхас, ты не слишком усердствуй, – сказал я. – Мне с этим парнем еще до Альгана добираться!

– Это кто еще не должен усердствовать! – промычал Хэхэльф откуда-то из центра циклона – Не бзди, Ронхул, я его в два счета сделаю!

Наконец эти двое угомонились и снова уселись за стол, красные, встрепанные и счастливые. Драгоценный шлем рыжего мирно успокоился под столом – кажется, хозяину было глубоко наплевать на его участь.

– Так что там, собственно, с этой улльской песней? – с любопытством спросил я. – О чем они поют, если не о себе?

– Они поют о Чубараге и Люсгамаре, – пояснил Хатхас. – Но не о тех Чубараге и Люсгамаре, которые присутствуют здесь, а о своих древних богах. Чубарага и Люсгамар – это пивные боги, а мои приятели просто получили свои имена в их честь. Считается, что Чубарага и Люсгамар научили первых уллов готовить курмду. Поэтому когда уллы напиваются, они всегда поют хвалебную песню своим богам и танцуют благодарственный танец – вот и все.

– А что это за боги такие? Вроде Варабайбы? Они тоже живут вместе с уллами и дают им добрые отеческие советы? – небрежно спросил я.

– Не говори ерунду! – строго сказал рыжий. – Никто не знает, где живут улльские боги, известно только, что сами уллы уходят к ним после смерти. Каждый идет к тому богу, в честь которого назван… Если разобраться, дяде Люсгамару повезло: ему светит целая вечность пива, с таким покровителем, как у него, не пропадешь!

– Здорово, – улыбнулся я. – А что, кроме пивных богов у них есть еще какие-то?

– Спрашиваешь! У уллов много богов, я сам всех не припомню. Есть Агум – бог гнева; Гома Гэйгоба, который научил уллов писать и считать; Гамбустыг – изобретатель замков и запоров, оберегающих от краж; Бэга-Бэга-Тыга, исцеляющая от недугов, Ныздынбыба, обитающая в горячих источниках; Олгом – бог праведного возмездия; Гардумба – покровитель щедрости и устроитель первых пиров; Шаробыльбах – бог трудного дня, покровительствующий тем, кто встает на рассвете… Да всех и не упомнишь!

– Здорово! – уважительно кивнул я и машинально отправил в рот еще кусочек курмды – сколько я ее сожрал за этот длинный дурацкий день – описать невозможно! Впрочем, на пол я уронил еще больше, особенно в конце фестиваля…

Под вечер я окончательно перестал осознавать происходящее, зато преисполнился счастливой уверенности, что мир, в котором я живу – чудное местечко, окружающие меня люди – настоящие душки, а я – самый замечательный парень на свете, пользующийся всеобщей любовью и заслуженным восхищением. Словесная каша, в изобилии вываливающаяся из моего рта, казалась мне сборником великих откровений, а плохо скоординированные телодвижения – исполненными совершенно особой величественной грации… да уж, могу себе представить! Если честно, так нажираться мне удавалось только в далекой юности, да и то не часто, всего пару раз, когда шквал дармового коньяка обрушивался на стабильно голодный желудок… Смутно помню, что в конце праздника я отплясывал вместе с уллами, с энтузиазмом подпевая: Чуб-чуб -Чубарага и то и дело восклицая: Йох! Унлах! – в точности, как мой давнишний собутыльник Таонкрахт, будь он трижды неладен. Волосатые чудовища одобрительно отзывались о моих хореографических талантах, а Хэхэльф смотрел на меня совершенно круглыми глазами: до сих пор он считал меня вполне приличным человеком – и вот, на тебе!

Тем не менее, у него хватило благородства не бросить меня в компании моих новых братьев по разуму. Утром я проснулся в шатре на палубе Чинки, да еще и укутанный в волшебное одеяло ургов – думаю, именно оно и помогло мне выжить! Хэхэльф уже был на ногах и взирал на меня с заметным сочувствием.

– Ты жив, несчастье? – снисходительно спросил он.

– Жив, – с некоторым сомнением подтвердил я. Потом произвел ревизию своих ощущений и с удовольствием убедился, что мои дела не так уж плохи. Ну да, Альганского Розового мы, хвала аллаху, не пили!

– И как меня угораздило? – недоуменно спросил я – скорее себя самого, чем Хэхэльфа. Но ответ на этот риторический вопрос у него имелся.

– Ты сколько курмды сгрыз, помнишь? – насмешливо спросил он. – А один кусочек вроде того, который ты отправил в рот с самого начала – это же все равно, что большая кружка обыкновенного пива.

– Ничего себе! – с ужасом сказал я. – Получается, что я выдул несколько бочонков?

– Вроде того. Курмда тем и хороша для того, кто хочет как следует напиться: столько жидкости ни в одно брюхо не поместится!

– Ох! – вздохнул я. – Вообще-то, предупреждать надо!

– Вообще-то, соображать надо! – невозмутимо парировал он. – Я же тебе не нянька!.. Ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Иди искупайся, будем собираться в дорогу. Или хочешь еще денек погулять?

– Курмды погрызть? – простонал я. – Спасибо, с меня хватит!

– А плясал ты замечательно! – сказал Хэхэльф мне вслед. – Я уж начал сомневаться: не улл ли ты, часом? Просто очень худой и бритый…

Я разделся перед тем, как нырнуть в море и немного испугался: невооруженным глазом было видно, что я здорово растолстел. Ничего страшного, конечно, но я уже как-то привык к своему плоскому животу и мне совершенно не понравилась небольшая, но вполне заметная складка, нависающая над поясом. Искупавшись, я потребовал у Хэхэльфа зеркало и с отвращением уставился на свою рожу: кажется, за минувший день она стала ровно в два раза шире. Думаю, кырба-ате были бы мною довольны!

– Это что, тоже от курмды? – сердито спросил я Хэхэльфа.

– Ну да, – хмыкнул он. – Ты ее столько сожрал, я бы не удивился, если бы ты превратился в улла. Говорят, такое тоже бывает…

Я отлично понимал, что Хэхэльф шутит, но его заявление все равно повергло меня в самую настоящую панику. Я снова уставился в зеркало, чтобы убедиться, что не начал зарастать густой черной шерстью. К счастью, ничего, кроме недельной щетины на моей непомерно раздавшейся вширь роже не обнаружилось – время от времени я брал у Хэхэльфа некое подобие опасной бритвы, чтобы привести себя в порядок, но в последнее время ленился. Зато сейчас я схватился за его бритвенный прибор как утопающий за соломинку и скоблил свои округлившиеся щеки, пока они не стали идеально гладкими. Хэхэльф наблюдал за моими судорожными действиями с немым восхищением.