– Он не просто здоровяк. Он русский здоровяк. И первое время постоянно терся возле тебя. А в перерывах очень активно общался с интересующим нас объектом. Одно это уже должно было навести кое-кого на вполне определенные мысли. – Джефф внимательно посмотрел на сидящую с ним рядом даму, но та только лишь с демонстративным недоумением небрежно пожала плечами. – Ладно, об этом после. Поговорим непосредственно о поставленном задании. Насколько Адриен проинформировал меня, все вроде бы... тип-топ?

– Ну, если Адриен проинформировал... – желчно продекламировала Хелен, по-прежнему глядя прямо перед собой; правда, секунд через десять она все-таки, наконец, нехотя повернула голову налево, в сторону впившегося в нее взгляда, но не выдержав его, через секунду опустила вниз глаза. – Я не знаю, как там... тип-топ, не тип-топ. Это уже вам лучше должно быть известно. Во всяком случае, лично я сделала все, что могла. И что от меня требовалось.

– Ну да... ну да, – задумчиво протянул Джефф и тоже отвел в сторону взгляд.

– Вот. Вот и все, что можно от вас услышать в благодарность, – с нотками немного наигранной обиды в голосе бросила его соседка.

– Хелен, девочка моя, ты даже представить себе не можешь всю степень и масштабы той благодарности, которая ждет тебя в самом ближайшем будущем, – тут же утешил ее сосед. – Но, согласись, сначала мы все-таки должны получить от тебя четкий и подробный отчет.

– Я должна сделать это прямо здесь? Сию минуту? – дама в персиковом манто снова раздраженно повернула голову в его сторону.

– Зачем, – успокоил ее мужчина в сером лондонском плаще. – Сейчас приедем... в уютное местечко, и... в нормальной обстановке... спокойненько... не спеша...

– Так мы что сейчас – не в гостиницу? – недовольно-вопросительным взглядом посмотрела на него Хелен.

Адресат заданного вопроса усмехнулся:

– Ну ты даешь, девочка. Из гостиницы в гостиницу? Неужели не надоело?

– Надоело. Мне все уже надоело. А больше всего физиономии ваши милые созерцать.

– Ну а кто виноват? Язык бы не распускала. Лишний раз. В ненужном месте. Продолжала бы созерцать своих лягушатников. Ой, пардон, Адриен.

– Ничего, ничего, – махнул рукой Адриен.

– А так... сама себе приключений нашла, – продолжил Джефф, но, посмотрев на свою нахохлившуюся соседку, решил немного смягчить интонацию. – Но зато вон... на пароходике покаталась. Везде есть свои положительные стороны. С интересным молодым человеком познакомилась. – Он коснулся плеча погруженного в свое занятие водителя. – Юджин, в туннели не сворачивай, давай прямо до моста Вашингтона, а то еще, чего доброго, по пути с нашим любопытным русским другом повстречаемся. – Отдав свое распоряжение, штурман подмигнул сидящей с ним рядом пассажирке. – Он же сейчас не иначе первым делом в ООН, по долгу службы.

Гелий Петрович Минаев и Михаил Альбертович Бутко сидели на широком и вместительном кожаном диване казенного черного цвета в просторном кабинете, окна которого выходили в уже запорошенный несколькими слоями ноябрьского снега редкий ясеневский лес. Сидели они в почти одинаковых позах, примостившись практически на самом кончике дивана и, периодически поднося к губам небольшие кофейные чашки, делали из них едва заметные, почти символические глоточки. Одеты оба персонажа были тоже в очень похожие однотонные темно-серые костюмы не сильно отличающегося друг от друга классического строгого покроя. Положение их фигур, их собранная сосредоточенность и даже исходящая от них какая-то особая энергетика создавали впечатление абсолютной готовности этих людей в ту же секунду исполнить любую внезапно поданную им извне команду, вне зависимости от ее содержания, будь то: «Встать, смирно!», «Тревога!», «В ружье!» или «Вспышка справа!».

Парижский резидент и его заместитель вместе прилетели в Москву вчера, вечерним рейсом «Аэрофлота», и, переночевав в своих московских квартирах, утром, ровно к девяти часам, почти одновременно прибыли в приемную Василия Ивановича Ахаяна. Там от секретарши шефа, Зои, они, естественно по секрету, узнали о том, что давно ожидаемое событие, наконец-то, свершилось – вчера Директор Службы подписал приказ о назначении Василия Ивановича начальником европейского управления. Это означало, что для окончательного вступления Ахаяна в новую должность оставалось осуществить только еще одну самую маленькую формальность – официально представить его личному составу управления. Зоя, минут десять поболтав с прибывшими и коротко введя их в курс дела относительно остальных самых последних новостей, связанных с жизнедеятельностью такого огромного и многосложного организма, как «Центр», провела их в хорошо знакомый им кабинет шефа и приготовила кофе.

Прошло уже более четверти часа, но сам шеф до сих пор так еще и не появился. Разговор между резидентом и его замом как-то не клеился. Говорить о текущих проблемах и временно оставленных ими в Париже резидентурских делах, чтобы просто поддержать разговор, никому из них особенно не хотелось. Так или иначе затрагивать ту самую главную тему, ради которой они и прибыли в Москву, тем более. Чего-то там гадать, перебирать всякие разные варианты, не имело ровно никакого смысла – кто его знает, что вообще привезет с собой из Нью-Йорка Иванов, ради обсуждения итогов вояжа которого они здесь, собственно, и собрались.

После очередной продолжительной паузы Гелий Петрович, поставив свою полупустую чашечку с уже давно остывшим кофе на стоящий перед диваном длинный журнальный столик, бросил взгляд в сторону занимающего весь противоположный угол кабинета широкого дубового письменного стола добротной старой конструкции, покрытого сукном ярко-изумрудной окраски, и вздохнул:

– Да... козырный стол. Ничего не скажешь. Советский ампир, имперский стиль. Перед таким, когда на ковре стоишь, сразу какой-то особый трепет в поджилках появляется. Ю. В.[84]за таким же, наверно, тоже сидел.

– Да не только Ю. В., Л. П.[85]тоже, наверное, я думаю, успел, – небрежно бросил сидящий с ним рядом зам.

– Ну, судя по конструкции, похоже что так, – согласился Минаев. Немного помолчав, он перевел взгляд на висящий на стене перекидной календарь. С длинного листа, кончающегося внизу белой полоской, на которой в четыре ряда разместились циферки с 1 по 30, на него смотрел погруженный в глубокое скорбное раздумье мужчина средних лет, в темно-синем сюртучке и серой куцей кепчонке, еле-еле держащейся на его вихрастых рыжих волосах. Правой рукой мужчина горестно подпирал щеку, оперевшись локтем о стол, покрытый ярко-красной тканью. И фигура мужчины, и стол, за которым он сидел, и ультрамариновый фон за его спиной были изображены прихотливо положенными длинными, изогнутыми мазками, в характерной, хорошо узнаваемой манере. Это была репродукция знаменитой картины Ван Гога «Портрет доктора Гаше», а весь календарь состоял из двенадцати подобных же репродукций одинакового размера, которые воспроизводили наиболее известные произведения французских постимпрессионистов из богатой коллекции музея Орсэ. Календарь этот Минаев еще в прошлом декабре, приехав в Центр для сдачи своего годового отчета, лично подарил хозяину кабинета, памятуя о его особом пристрастии к живописи всяких таких модернистских направлений и стилей, к чему, к слову сказать, сам парижский резидент никаких пристрастий не испытывал. Сейчас же, вглядываясь в черты лица изображенного на портрете человека, в которых рукой великого мастера запечатлелась такая проникновенная вселенская философская скорбь, Гелий Петрович невольно усмехнулся, правда, получилось у него это не очень весело, а скорее даже наоборот. – Очень актуальная картинка. И, смотри-ка ты, как будто специально как раз на ноябрь месяц выпала. Чтобы на нас приехавших посмотреть.