Кемаль Губаевич понял в основном то, что нажил себе здоровенный геморрой, с которым неизвестно как теперь быть.

– Йэ-э-э-эй… – протянул он укоризненно, стараясь выкроить себе время на размышление. – Как нехорошо получается… А может. Скунс всё же подумает? Сумму ты видел, но если двадцать сверху, а, дорогой?

И, ещё не договорив, осознал: зря. Зря он это сказал.

– Дядя Кемаль, ты плохо меня слушал, – всё тем же бесцветным голосом повторил «велосипедист». – Я не знаю и знать не хочу, какую дорожку он Шлыгину с Базылевым перешёл. Я тебе просто говорю: контракта на Меньшова не будет. И ты это лучше запомни…

Вот тут Кемаля Губаевича охватил гнев, достойный смуглолицего завоевателя с картины художника Иванова. Сменявшие друг друга «курки» не первый год кушали у него из рук. Они редко задавали вопросы – их задача была эти самые вопросы решать, причём быстро и эффективно. Они говорили «есть!» и были всем довольны, пока он, дядя Кемаль, не приходил к выводу, что какой-нибудь Миша или Гриша зарвался, либо знать стал многовато, либо ещё как-то по-другому себя исчерпал – и тогда очередному Славику или Владику вручалась Миши-Гришина фотография… Всё понятно и просто, а главное, не на что обижаться: условия-то известны были заранее, только каждый почему-то воображал, будто лично для него сделают исключение… А этот?! С какой стати все перед ним должны на задних лапках скакать? И, главное, толку с него…

– А не много берёт на себя Скунс? – спросил дядя Кемаль, угрожающе наклоняя вперёд голову в тюбетейке. На язык просилось множество доходчивых русских слов, но что-то удерживало. – Да кто он такой. Скунс? Решил – все его бояться будут, да?

Гость промолчал.

– Вот что, дорогой, – сказал дядя Кемаль. – Лучше ты завтра утречком мне позвонишь и скажешь: всё хорошо. Ясно тебе?!

Гость вздохнул и улыбнулся ему. Как дурачку, с которым бесполезно вести разумные речи. А потом встал, натянул свои кроссовки, как всегда оставленные у края ковра, и не прощаясь пошёл к выходу из квартиры.

– Куда?! – сорвался дядя Кемаль. – Я с тобой разговариваю!..

Дверь хлопнула.

– Ах ты сука..! – сказал Кемаль Губаевич, но его красноречие пропало впустую. Наконец он поднялся на плохо гнувшиеся, затёкшие ноги (шайтан взял бы этот ковёр на полу, то ли дело итальянская мебель!..) и, тяжело переваливаясь, поспешил к телефону. У него всегда имелась наготове пара-тройка отличных ребят, которых ему больше нравилось называть нукерами.

В интересах дела дядя Кемаль мог многое вынести, но если ещё и дело страдало – тут он никому не позволит безнаказанно себя оскорблять…

Историческая встреча произошла около Александровской, на обсаженном деревьями пустынном шоссе, где в этот глухой час не было ни машин, ни пешеходов. Моросил мелкий питерский дождик, оранжевые фонари простирали вниз конусы мокрого света…

Одинокий велосипедист уже пересёк железную дорогу и крутил педали в сторону Пулковского шоссе, мимо разношёрстных коттеджей, когда за спиной мощно взревела мотором догоняющая машина. Велосипедиста хотели без особых затей «поднять на рога», но в последний момент образумились. Вмятины на капоте и кровь, затёкшая в укромные уголки радиатора, – надо нам это? Не надо нам этого. Автомобиль пронёсся мимо и резко вильнул на обочину, перегораживая дорогу. Дверцы сразу захлопали, выпуская троих.

Велосипедист теоретически мог попытаться удрать, но даже не пробовал. Стоял и смотрел на них, положив свой драндулет на асфальт.

– Ты!.. – сказали ему. – Ща с нами поедешь!

– Не-е, не поеду, – долетело из-под фонаря.

– Чего-чего?..

– Так у вас «чердака» нету, – наивно объяснил длинноволосый. – А в багажнике велосипед не поместится. Так что, ребята, никуда я с вами не…

Трое заржали и привычно обступили его, отрезая последние пути к отступлению.

– Ты вообще-то не сердись, парень, – сказал один, любивший полицейские боевики. – Мы лично против тебя, в натуре, ничего не имеем.

– Ясный перец, – согласился второй.

– Работа такая, – добавил третий.

И потянулся сзади к его локтям, чтобы зафиксировать их по давно отработанной схеме. Милое дело – взметнуть за ноги в воздух да пару раз посадить задницей на асфальт. Небось сразу шёлковый станет.

Им было ведено отутюжить патлатого и оставить где-нибудь в придорожной канаве: сдохнет под дождиком или выползет к утру на дорогу – его проблемы.

…Локти и вправду удалось схватить, но лучше бы не удавалось. Произошло непонятно что – «нукера» унесло в сторону, согнуло, завязало ему верхние конечности бантиком, и он оказался в воздухе, падая неизвестно как и неизвестно куда, и уже не успеть расплести руки, чтобы они приняли летящую тяжесть, спружинили, смягчили удар…

…Его товарищ отскочил в сторону, пытаясь не наступить на безвольную мякоть, катившуюся под ноги, и увидел, как кроссовка так называемой жертвы с хрустом сминает щиколотку третьему члену команды. Безжалостно: чтобы не убежал, но говорить мог. А потом…

…Единственный, ещё стоявший на ногах, понял – если по уму, так надо рвать когти. Он поступил не по уму. Он заорал и ударил. То есть хотел ударить. Почти ударил. Чуть было не ударил… В общем, что-то не получилось. А вот орал он ещё долго. И очень по-настоящему. Корчась на мокрой обочине и прикрывая здоровой рукой окровавленную глазницу…

…Парень со сломанной щиколоткой опирался на колено и локти, пытаясь ползти прочь от шедшего к нему велосипедиста. Зверский пинок в рёбра отбросил его и опрокинул навзничь:

– Я тоже лично против вас ничего не имею… Кто послал?

Он, в принципе, уже знал – кто. Но требовалось подтверждение.

– Мы… мы… – несчастный горилла глотал слезы и сопли, сжимаясь в ожидании очередного удара, но колоться не торопился. – Мимо ехали… увидели… размяться решили…

Ему случалось бить других и самому бывать биту. Он знал: когда бьют – это больно. Ещё как больно. Особенно арматурой и всякими иными железками. Ну, и палками тоже неплохо. А ещё (это он тоже пару раз наблюдал) можно расплавить олово и понемножку капать им на…

– Мама-а-а-а!..

Патлатому ублюдку никакого дополнительного оснащения не потребовалось. Он просто очень хорошо знал, где что у человека внутри. А также снаружи. Боль была нескончаемой, беспросветной, сводящей с ума. Пыточной. И «нукер», давясь блевотиной, прохрипел в багровую тьму:

– Та… тарин, ё… Ке… Кемаль…

Несколько мгновений отдыха, в течение которых ему было позволено ощущать лицом благословенно холодные и ласковые капли дождя. А потом – ещё один удар, короткий и совсем не болезненный.

Это очень здорово, когда твои услуги оплачивают не только деньгами, но и информацией. Это очень здорово, когда в должниках у тебя ходят не только отдельные граждане, но и некоторые ближневосточные государства.