Я обреченно смотрел, как в окошке для пароля появляютсяцифры. Идиот, идиот, идиот!.. Какие только хитрые пароли не придумывал!.. Какстрашился хакеров, особенно самого неуловимого из них и умелого, Охренника,который, говорят, мог взломать все. Он уже взламывал сверхзащищенные сайты,похищал секретные материалы. Когда я однажды поинтересовался, почему такоестранное прозвище, мне с восторгом объяснили, что он работает или работалночным охранником, так и подписывался, потом изменил букву. Но Охренника нет,сверхсекретную директорию я раскрыл сам…

Лордер обливался потом, снял даже рубашку, голое до поясатело блестело от влаги. Он шумно дышал, глаза зло сверкали, а под смуглой кожейходили тугие желваки.

После последней цифры они не меньше пяти раз прошлись повсем цифрам, наконец Челлестоун нажал на ввод, и…

Все разом вздохнули, а Челлестоун панибратски хлопнулЛордера по мокрой спине. Пока еще не видели текста, но пароль сработал,директория раскрылась, как устрица, которой подрезали мускулы.

Я чувствовал почти физическую боль. Когда компы появились,они в любом доме стояли, как холодильники, телевизоры, кондишены и другиепростые вещи, что просто служат. Но комп сумел стать в каждой семье частичкойдуши, и сейчас я сцепил зубы, чувствовал, что меня вскрывают острым ножом, комне заглядывают во внутренности.

Лордер, наконец, вскрыл последнюю директорию, я увидел, какторжествующая улыбка осветила его суровое лицо. Курсор набежал на значоктекстового файла, я услышал щелчок. Отсюда мне не видны буквы, но эти шестерозаговорили, бросившись к экрану все разом. Самое время выхватить у нихпистолеты и начать стрелять. Или шарахнуть каким-нибудь гаечным ключом, выскочитьнаверх, обезоружить капитана Джессику, повернуть корабль в сторону наших вод…или хотя бы подать по радио сигнал SOS.

Вместо этого я застонал сквозь зубы, зажмурился. От экранадонесся голос Челлестоуна:

– Ого!.. Это ж на что он замахнулся…

И голос Соммерга:

– Да, самонадеянно… Но не по теме.

Лакло сказал торопливо:

– Соммерг, не делайте никаких выводов!.. Это, конечно,не поможет в решении наших проблем, однако Владимир наверняка станет с намисотрудничать! А совместно разработаем такие программы, что никаких кризисов небудет и в помине!

Я медленно поднял веки. Пятеро еще всматривались в экран,только Лордер заправил пачку бумаги в принтер, нажал на пиктограмму печати.Скоростной принтер тут же мягко застрекотал, выплевывая странички. Я смотрел нарастущую горку обреченно, это уже близко к катастрофе. Когда принтер умолк,стопка белых листов была толщиной в четыре пальца.

Челлестоун проверил, подмигнул мне.

– Ровно шесть экземпляров! Ни одним больше.

А Лакло откровенно хохотнул:

– Мы слово держим!

Соммерг и Лордер взяли свои экземпляры и ушли молча. Всепонятно, никто слово держать не собирается, но сперва хотят прочесть.Во-первых, я мог обмануть их, дать не ту работу. Во-вторых, в этой работе могутоказаться те изюминки, которые можно попытаться украсть, приспособить в своихработах… А потом, когда прочтут, ессно, отошлют файл в свой центр…

Обо мне просто забыли, что понятно. У них в руках мояосновная работа, в ней может быть спасение западной цивилизации… или жеприближение ее краха.

Я остался там же, в кресле. Уже не притворяясь, чтораздавлен, я в самом деле чувствовал себя так, словно попал под асфальтовыйкаток. Великие идеи безжалостны. Да, Юса должна быть принесена в жертву, ибочто такое это временное образование, так и не ставшее даже народом, на огромнойпланете?.. Но все эти шестеро – юсовцы. Им это не понравится, очень непонравится…

В Юсе уверены, что честность, порядочность, благородство –существуют только из-за какой-то неопытности и наивности. Мол, развелосьполусумасшедших проповедников, вот люди им и поверили. А вот у нас, вЮсе, – умные, практичные. Нам по фигу любовь и высокие страсти, честностьи слово чести: надежнее перепоручить адвокатам, а отношения между Ромео иДжульеттой для верности надо скрепить брачным договором, где по пунктикамрасписать: что, кому и за что. Будет убита сама любовь? Ну и фиг с нею, зато небудет и страданий!

Животное и юсовец полагают, что их дело – жить инаслаждаться жизнью. Человек же жизнь принимает за возможность что-то сделать.Вообще немного стоит жизнь того, для кого она дороже всего на свете, потомужизнь юсовцев должна быть не дороже жизни комаров, которых убиваем безугрызений совести.

Наверняка есть местечко, подумал я раздраженно, где мнежилось бы лучше… и где будет житься лучше. К примеру, мне предстоит пожить подхрустальным куполом Марса, буду водить большие звездолеты между галактиками… нопока что я здесь. А значит, мне здесь жить и работать так, как надо. Чтобыпотом меня взяли в будущие тела, как прошедший горнило испытаний образец.

В салоне самолета весь мой ряд кресел пуст. Можно пересестьпоближе к окну или подальше от туалета, понаблюдать облака внизу или послатьстюардессу за новой порцией марочного кагора. В общем салоне свободных местнет, там битком, но здесь, в первом классе, все еще непривычная для россиянинароскошь.

С борта самолета я вошел в Инет, коннект непривычномедленный, едва дождался загрузки своего сайта, поспешно заменил пароль. Книгане готова, не готова, не готова!.. Шестеро инфистов сдержат слово, теперьуверен, даже знаю, но вдруг кто-то решит познакомить свое начальство с моейрукописью из других соображений? Еще не понимают, что рукопись не готова. Ещене понимают, что значат баги в этом случае…

Стюардесса бодрым голосом сообщила, что в Москве, гдеприземлимся через полчаса, прошел сильный ливень с градом и ураганом. Вырвало скорнем около тысячи деревьев, повалено столько-то столбов, кое-где нарушенодвижение троллейбусов, но сейчас уже все спешно восстанавливается, а к моментупосадки самолета все будет о’кей. Разве что стоит одеться потеплее: из-заобильного града, что в некоторых местах укрыл землю на десять сантиметров,температура воздуха с тридцати пяти упала до шестнадцати.

В коридоре, через который проходят все пассажиры на предметвыявления запрещенных к ввозу предметов, хороший яркий свет, телекамерырассматривают без всякой скрытости, как это все еще делается в театрах или названых банкетах. Пока я шел от одной двери к другой, вэбкамеры сверили мойпортрет с тем миллионом разыскиваемых или даже просто подозрительных, чтодобавились в последнюю минуту, программы перерыли все в архивах, и когдатаможенник вежливо улыбнулся и, протягивая паспорт, сказал: «Добро пожаловатьдомой», я убедился, что меня пока никто не разыскивает, а с бандитами я несхож.

На выходе служащие аэропорта косились подозрительно, нечасто видят пассажира, что не только без багажа, но даже в руках пусто, а сам влегкомысленной майке и в шортах. Но я не видел ни таможенников, ни толпыжелающих улететь или встречающих, проломился к выходу.