Он невозмутимо взял чашку и, отхлебнув кофе, поставил обратно на блюдце.

— Рид, ты слышал меня?

— Да.

— Значит, отвезешь?

— Нет.

— Но я должна поговорить с ним.

— Не сегодня.

— Именно сегодня. Уоллес показал на него как на соучастника. Мне нужно допросить его.

— Никуда он не денется. Успеешь и завтра.

— Твоя преданность Ангусу похвальна, но ты ведь не можешь защищать его вечно.

Он сложил вилку и нож на пустую тарелку и отнес все в мойку.

— Сейчас я больше беспокоюсь о тебе, чем об Ангусе.

— Обо мне?

Он взглянул на ее тарелку и, с удовлетворением убедившись, что она пуста, убрал ее со стола.

— Ты сегодня видела себя в зеркале? На тебя больно смотреть. Несколько раз я готов был подхватить тебя, боялся, что рухнешь.

— Я нормально себя чувствую. И если ты отвезешь меня в мотель, я…

— Нет, — он отрицательно покачал головой. — Сегодня ты ночуешь здесь. Отоспишься немного, и репортеры тебя не достанут.

— Думаешь, они так и набросятся на меня?

— Смерть судьи — уже сенсация. А самоубийство судьи — тем более. Ты ведь была последней, кто говорил с ним перед смертью. К тому же ты ведешь расследование, которое очень беспокоит Комиссию по бегам. Так что репортеры непременно устроят на тебя засаду в кустах у мотеля.

— А я запрусь у себя в номере.

— А я не собираюсь рисковать. Я ведь тебе уже сказал: не хочу, чтобы любимицу Харпера убили в моем округе. И без того за последние несколько недель округ по твоей милости получил слишком много публикаций криминальной хроники. На кой черт нам еще? Голова-то болит?

Опершись головой на руку, она машинально потирала виски.

— Да, немного.

— Прими что-нибудь.

— У меня ничего нет с собой.

— Дай-ка посмотрю, не найдется ли у меня чего-нибудь от головной боли.

Он обхватил руками спинку се стула и вместе с ней оттащил от стола. Встав, она сказала:

— Ты держишь наркотики? Ты же знаешь, это противозаконно.

— А ты только о законе всегда и думаешь? Что правильно, а что не правильно? Ты всегда четко видишь грань между тем и другим?

— А ты нет?

— Если б видел, то мне частенько пришлось бы голодать. Я ведь воровал еду для себя и своего папаши. По-твоему, это было не правильно?

— Не знаю, Рид, — сказала она устало.

Спорить ей не хотелось, от напряжения болела голова. Она машинально шла за ним, не понимая, куда он направляется, пока он не включил свет в спальне.

Очевидно, на ее лице отразилась тревога, потому что он язвительно усмехнулся.

— Не беспокойся. Совращать тебя не собираюсь. Я лягу на диване в гостиной.

— Правда, Рид, мне не следует здесь оставаться.

— Пора нам обоим относиться к этому по-взрослому, если ты, конечно, считаешь себя взрослой.

Ей было не до шуток, и она решительно заявила:

— Есть миллион причин, по которым я не могу здесь ночевать. И первая — мне нужно немедленно допросить Ангуса.

— Дай ему великодушно одну ночь отсрочки. Кому это повредит?

— Потом, Пат Частейн, наверное, ждет моего звонка.

— Я сказал ему, что ты падаешь с ног от усталости и свяжешься с ним утром.

— Я вижу, ты обо всем позаботился.

— Не хочу рисковать. Очень опасно, когда ты разгуливаешь на свободе.

Она прислонилась к стене и на минуту закрыла глаза. Гордость не позволяла ей признать себя побежденной, но и сопротивляться уже не было сил, она пошла на уступки.

— Ответь мне, пожалуйста, только на один вопрос.

— Валяй.

— Можно воспользоваться твоим душем?

Пятнадцать минут спустя она выключила воду и протянула руку за висевшим на вешалке полотенцем. Взяла пижаму, которую одолжил ей Рид. Пижама выглядела совсем новой.

— Мне ее принес в больницу Джуниор, когда несколько лет назад мне удаляли аппендикс, — объяснил Рид. — Я надевал ее, только чтобы не носить халат, который даже задницы не прикрывал. А вообще-то я пижам терпеть не могу.

Улыбаясь при воспоминании о недовольной гримасе, которую он при этом скорчил, она продела руки в рукава голубой шелковой пижамной куртки и застегнула пуговицы. В этот момент Рид постучал в дверь ванной.

— Я нашел таблетки от головной боли. Куртка закрывала ее до середины бедер. Она открыла дверь и взяла у него пузырек с таблетками.

— Это сильное средство, — заметила она, прочитав этикетку. — Боль, видимо, была очень сильной. Это при аппендиците?

Он покачал головой.

— Корень зуба воспалился. Ну что, тебе лучше?

— Да, душ меня освежил. И голова уже не так сильно болит.

— Ты вымыла голову.

— Нарушила врачебный запрет. Доктор не велел мне этого делать еще неделю, но я не вытерпела.

— Дай-ка взгляну на твои швы.

Она наклонила голову, и он осторожно раздвинул волосы. Его пальцы двигались легко и проворно. Она совсем не чувствовала их, ощущая затылком лишь его дыхание.

— Вроде все нормально.

— Я старалась рану не трогать.

Рид отстранился, по-прежнему не спуская с нее глаз. Алекс смотрела на него. Они долго стояли так, молча глядя друг на друга. Наконец Рид сказал низким хриплым голосом:

— Прими все же таблетку.

Она повернулась к раковине и наполнила стакан водой из крана. Вытряхнула из пластиковой бутылочки одну таблетку, положила в рот и, закинув голову, проглотила. Опуская голову, она поймала в зеркале его взгляд. Закрыла пузырек с таблетками и обернулась к нему, вытирая губы тыльной стороной ладони.

Совершенно необъяснимо и неожиданно на глаза у нее навернулись слезы.

— Я догадываюсь, Рид, что ты обо мне не слишком высокого мнения, но если бы ты только знал, как мне жутко от того, что сделал судья Уоллес. — У нее задрожала нижняя губа, а голос охрип от волнения. — Это был кошмар, настоящий кошмар.

Она шагнула к нему, обвила его руками, прижалась щекой к груди.

— Пожалуйста, обними меня. Просто обними. Он выдохнул ее имя и обхватил ее рукой за талию. Другую руку он положил ей на затылок, нежно прижимая ее голову к своей груди. Стараясь успокоить ее, он легкими движениями поглаживал ей голову, нежно целовал в лоб. При первом же прикосновении его губ Алекс подняла голову. Даже не открывая глаз, она чувствовала его страстный взгляд на своем лице.