результат твердый Истины

И это гармоничное строение мира-факта,

Это упорядоченное знание вещей очевидных.

Здесь не могу я остаться, ибо я ищу свою душу".

В этом светлом, удовлетворенном мире ей никто не ответил.

Лишь на свои привычные пути повернули,

Удивляясь, вопрошающего в том воздухе слыша,

Слыша мысли, что еще могут повернуть к Запредельному.

Но некоторые бормотали, проходя из родственных сфер:

Каждый своим кредо судил мысль, что сказала Савитри.

"Кто это, что не знает, что душа –

Это маленькая железа или ошибка секреции,

Беспокоящая здравомыслящее правление разума,

Дезорганизующая функционирование мозга,

Или она — страсть, что ютится в смертном доме Природы,

Или греза, шепчущая в человеческой пещере мысли подземной,

Который хотел бы продлить свой краткий и несчастливый срок

Или к живущему в море смерти цепляется".

Иные думали так: "Нет, это свой дух она ищет.

Великолепная тень имени Бога,

Из царства Идеала бесформенный блеск,

Дух — это Святой Дух Ума[50];

Но не касался никто его членов и его лика не видел.

Каждая душа — это великого Отца Сын распятый,

Разум — один родитель этой души, ее причина сознательная,

Земля, на которой дрожит краткий свет преходящий,

Разум — создатель единственный очевидного мира.

Все, что здесь есть, — это часть нашей собственной самости;

Наши умы создали мир, в котором живем мы".

Другой, с неудовлетворенными глазами мистическими,

Что любил свою убитую веру и ее смерть оплакивал, думал:

"Разве здесь еще кто-то остался, кто Запредельного ищет?

Но может ли быть найден путь, открыты ворота?"

Так она путешествовала сквозь свою безмолвную самость.

На дорогу пришла, пылкой толпою заполненную,

Что спешила, блестящая, огненногая, с глазами, света солнца полными,

Торопящаяся достичь стены мира мистической

И из замаскированных дверей во внешний разум пройти,

Куда ни Свет не приходит, ни мистический голос,

Посланцы из наших сублиминальных величий,

Гости из пещеры тайной души.

Они в смутную духовную дремоту врываются

Или изливают широкое чудо на нашу самость проснувшуюся,

Идеи, что поступью нас посещают лучистой,

Мечты, что на нерожденную намекают Реальность,

Удивительные богини, с глубокими озерами магических глаз,

Сильные ветроволосые боги, несущие арфы надежды,

Великие, лунных оттенков видения, сквозь золотой воздух скользящие,

Стремления грез солнечных головы и звездно-резные члены,

Эмоции, делающие обычное сердце возвышенным.

И Савитри, смешавшись с великолепной толпой,

Стремясь к духовному свету, что несли эти боги,

Подобно им желала спешить мир Бога спасать;

Но она сдержала высокую страсть в своем сердце:

Она знала, что сперва нужно найти свою душу.

Только те, кто себя спасли, спасти могут других.

С противоположными чувствами она встречала загадочную истину жизни:

Они, неся свет страдающим людям,

Спешили энергичными ногами в миры внешние;

Ее же глаза были повернуты к источнику вечному.

Она, протянув свои руки, толпу останавливая, крикнула:

"О счастливая компания светлых богов,

Откройте, кто знает, дорогу, по которой идти должна я, –

Ибо, конечно, то светлое жилище — ваш дом, –

Чтобы найти место рождения оккультного Пламени

И глубокую пещеру моей тайной души".

Один отвечал, указуя в молчащую смутность

На далекой оконечности сна,

На какой-то задний фон внутреннего мира далекий.

"О Савитри, из твоей скрытой души мы приходим.

Мы — посланцы, оккультные боги,

Что помогают тяжелой и серой невежественной жизни людей

К красоте и чуду проснуться,

Их божественностью и славой касаясь;

Во зле мы светим бессмертное пламя добра

И держим факелы знания на дорогах неведения;

Мы — всех людей и твое стремление к Свету.

О человеческая копия и маска Бога,

Ты ищешь божество, которое ты хранишь спрятанным,

И живешь Истиной, которой не знаешь,

Иди по вьющейся широкой дороге мира к ее истоку.

Там, в безмолвии, которого мало достиг кто,

Ты увидишь Огонь, на голом камне горящий,

И глубокую пещеру твоей тайной души".

Затем Савитри, следуя вьющейся великой дороге,

Дошла до тех мест, где та истончилась до узкой тропы,

Протоптанной израненными ногами лишь редких паломников.

Несколько светлых фигур из неведомых глубин появились

И смотрели на нее спокойными глазами бессмертными.

Не было слышно ни звука, могущего нарушить тишину размышляющую;

Одна ощущалась безмолвная близость души.

Конец третьей песни

Песнь четвертая

Тройные силы души

Здесь, с низкой, покатой, равнодушной земли,

Первого подъема страсть начиналась;

Лунно светлый лик в темной туче волос,

Сидела Женщина в бледно светящемся платье.

Изрезанная и зазубренная почва была ей сиденьем,

Под ногами лежал острый, ранящий камень.

Божественная жалость на пиках мира,

Дух, затрагиваемый горем всего, что живет,

Она глядела издали и видела из внутреннего разума

Этот сомнительный мир внешних вещей,

Мир фальшивой наружности, правдоподобных форм,

Этот сомнительный космос, в невежественной Пустоте протянувшийся,

Боль земли, труд и скорость звезд,

Рождение тяжкое и конец жизни печальный.

Принимая вселенную как свое тело горя,

Мать семи печалей терпела

Семь кинжальных ударов, что пронзали ее кровоточащее сердце:

Красота печали на ее лице медлила,

Ее глаза затуманены следами древними слез.

Ее сердце было истерзано агонией мира,

Обременено горем и борьбою во Времени,

Измученная музыка шла следом за ее восхитительным голосом.

Поглощенная в глубокого сострадания экстаз,

Подняв нежный луч своего терпеливого взгляда,

К тихой сладости приучающие слова медленно она говорила:

"О Савитри, я — душа твоя тайная.

Я пришла разделить страдания мира,

Я направляю боль моих детей в свою грудь.

Я — кормилица горя под звездами,

Я — душа всех, кто корчится плача

Под безжалостной бороною Богов.

Я — женщина, раба и кормилица, зверь избиваемый;

Я направляю руки, что мне жестокие удары наносят.

Я служу сердцам, что мою любовь и усердие с презреньем отвергли;

Я — ублажаемая королева, я — балуемая кукла,

Я — дарительница рисовой чаши,

Я — Дома почитаемый Ангел.

Я есть во всем, что кричит и страдает.

Это моя молитва поднимается тщетно с земли,

Меня пересекают моих созданий агонии,

Я — дух в мире боли.

Крик пытаемой плоти и мучимых сердец,

Падший назад, в сердце и плоть, не услышанный Небом,

Истерзал мою душу гневом и беспомощным горем.

Я видела крестьянина, горящего в хижине,

Я видела разрубленный труп ребенка убитого,

Слышала крик женщины, похищенной, раздетой, насилуемой

Среди адской своры преследователей,

Я смотрела на это и не имела силы спасти.

У меня не было сильных рук, чтобы помочь иль убить;

Бог дал мне любовь, он не дал свою силу.

Я разделила тяжкий труд скота под ярмом,

Принуждаемого шпорой, кнутом подбодряемого;

Я разделила страхом наполненную жизнь зверя и птицы,

Их