мне не нравится, как оно само воду набирает. Не нравится чисто символически, понимаете?

И р и н а. Нет.

Т и т у. Да ведь это что может означать? Понимаете? Ведро, само достающее воду! Вот потом, когда-нибудь потом, я бы, может, этим и воспользовался… Когда тучи разойдутся… я набрал бы себе свежей водички, из самого родника… Можно, конечно, и из облаков… да ведь она только голову помыть годится…

И р и н а. А что это там скрипит?

Т и т у. Слышите, да? Все скрипит… И веретено, и колодезный журавль, и свеча… Все проявляет кипучую деятельность… И я проявляю… вверх-вниз, вверх-вниз… то я вверху, то я внизу, значит, куда журавль, туда и я… Это как если б господь бог надумал мною воду черпать… А наверху — красота, далеко кругом видно… весь… разгром… первый сорт!.. извиняюсь… нет, жаль, конечно… но в смысле природной стихии… Знаете, все скользит как по маслу… Первым классом! И все… вниз…

И р и н а. Вот мы каковы, висим на журавле и шутим!

Т и т у. Так ведь я и плакал уже и кричал… Что остается делать? А знали бы вы, что я тут вижу…

И р и н а. А что ты там видишь?

Т и т у. Все вижу, только спасателей не вижу… Все остальное — как на ладони… Я, знаете, обратил внимание, какое у нас благоустроенное село. Дома — один к одному… плывут. Вот дом Чупаги… с высокой завалинкой, деревянные поперечины и застекленная веранда… А вот дом Гуицы: резные подпорки, а в одной гвоздь торчит, чтобы на него зеркальце вешать, когда воскресным утром бриться выходил… а Луца ему из кружки поливала… Вот только окна повылетали. Вижу икону, написанную на стекле, святой Илья, кажется, двумя клячами правит, и телега по каким-то огненным облакам… Подушки вот, добротные. Луца их только-только набить успела… А вот дворец нашего Янка. Еще недостроенный, без крыши. И на стропилах пучок чебреца еще висит. Плывет себе, уплывает со всеми своими балками и палками. Привет! Все проходит передо мной, как в чудесном сне…

И р и н а. Одного только не понимаю. Как же они не устояли? Ведь не спичечные коробки!

Т и т у. А вы бы сверху посмотрели, как я… Тогда бы все поняли… Их било под основание. Под самое основание. Срезало у фундамента. Бревна с гор плывут, как бульдозеры. Деревья, вырванные с корнем. Балки, бревна, полозья от саней. Плывут и все сносят. Как бараны, бодаются. Все сметают на своем пути… Да тут и каменная крепость не выдержит… Ой-ой-ой, что это движется на…

И р и н а. На нас?

Т и т у. Ух, повезло вам. На соседний дом. Слушайте, слушайте!

Долгий треск и грохот.

Слышали? На дно пошел. Красивое зрелище. Жуткое.

И р и н а. Что это за грохот?

Т и т у. Это рушатся погреба и подвалы, веранды и фундаменты. А-а-а… Даже зевать хочется…

И р и н а. Ты что, зеваешь?

Т и т у. Кажется.

И р и н а. Тебе что, надоело рассуждать здраво? Поразительно. Все течет, а ничего не изменяется. У меня такое ощущение, что все остановилось. Ну, давай вместе зевать. Это ты хорошо придумал.

Т и т у. Вы когда-нибудь ругались с учительницей из второй школы, что на горе?

И р и н а. Почему вдруг — ругалась? Почему ты спрашиваешь?

Т и т у. Просто так, чтобы знать. Ее дом собирается зайти к вам в гости. Мне кажется, у нее зуб на вас…

И р и н а. Мы как-то с ней поспорили на совещании… Но не настолько… чтобы мстить и преследовать…

Т и т у. Жернов летит… как метеор… Школьные сочинения плавают вокруг… как детские пеленки… Ух ты! Молодчина! Вовремя свернул. В миллиметре от вас прошел. Добрая душа, ничего не скажешь. Да и мне здесь… на этой палке… повезло. Можно будет еще ведер двадцать набрать…

И р и н а (ребенку). А ты что молчишь?

Т и т у (то шепотом, то громко, меняя голос, словно пытаясь избавиться от какой-то навязчивой мысли).

Если в море ты держишь хотя бы мизинец —

Это что-то уже! Это дамба.

Суша распространяется

С тонкой полоски земли, окруженной водою,

И продвигать ее дальше — долг моряка,

Рожденного здесь, на берегу, облепленном кораблями.

Я был на дамбе, я был на дамбе, я сам был дамбой,

Твердой сушей, сдерживающей воды.

И вот выхожу я в открытое море,

За собой оставляя

Людей, покачивающихся в кастрюлях

С веслами, то есть с огромными ложками,

Которыми можно рубить, как в борще,

Водоросли морские.

Друзья, вам никак уже мне не помочь!

Прощайте! Я вышел на битву

Один на один с этой ширью.

Оплеванный пеной,

Бросаемый дикой волной,

Верчусь, кувыркаюсь, барахтаюсь, рыпаюсь в море,

Соленый свой пот добавляя к соленой воде.

Ирина начинает прислушиваться к его словам.

Что бы вы там ни говорили — а в море есть горечь,

С которою ваша желчь

Не идет ни в какое сравненье,

И есть в нем истинный гнев, как будто ему угрожают

До дна его высушить, и есть в нем усталость

От вечного, однообразного, скучного дела —

Собой берега заливать и пугать оголтелых ворон…

И р и н а. Эй, ты, послушай, что это за «истинный гнев» и что это за «желчь»? Не улавливаю смысла.

Т и т у.

И пора бы уж мне, заплывшему так далеко,

Кого-нибудь или хоть что-нибудь встретить.

Чтобы ударили в честь меня в колокола

Или в раковины, что бронзы литой многозвучней,

Чтобы морская пустыня мне честь воздала —

Я, обросший ракушками, готов ее слушать, как эхо…

(Слушает.)

Тишина.

Тишина. Только дамба за мной, разрушаясь, скрипит.

Разрушенье —

Единственный признак, единственный голос,

Непонятный, невнятный, как на чужом языке…

Слишком я далеко, чтоб надеяться на спасенье,

Слишком много отверг кораблей, чтобы ждать с ними встречи.

С неба — нечего взять,

А земля — глубоко под ногами,

А вода — мой враг, с которым я бьюсь до конца.

Эта дамба — она со мною меня разлучила!

Я рассеюсь, растаю вдали от людей, одинок,

Я — толкнувший, продвинувший, вынесший в дальние дали

Эту вымышленную линию,

Горизонт.

В жизни случаются непоправимые вещи.

Вот последнюю смыло песчинку уже с моих ног…

Но обязан я продвигать, продвигать неустанно —

Эту дамбу, опережающую меня…

И р и н а (помолчав). Да, конечно… И я так думаю… Послушай, а все же — о чем это ты?

Т и т у. Да разве я что-то