сбивчивые слова она услышала только: «Извини. Мне надо английский готовить».

Сашка пережила тот день и много дней потом. И теперь, глядя на Егора, ощущала только сочувствие. И немного неловкость. Он был еще человек, а она, Сашка, – нет. Она знала, чему их учат. А он бродил впотьмах, как запуганный щенок.

Она ласково взяла его за руки:

– Послушай. Это всего лишь страх. Твой овеществленный страх; избавься. Ты можешь. Фарит… то есть Лилия Попова… не имеет значения, как его зовут, но он никогда не требует невозможного. Соберись. Ты сдашь. В крайнем случае тебе ведь дается на пересдачу три попытки…

Егор мигнул:

– У меня мама, отец… младший брат. Три попытки, ты говоришь? Три попытки?!

И он разрыдался.

* * *

По дороге наверх ей пришла в голову идея. Впустив Егора и заперев дверь, Сашка огляделась в поисках блестящего предмета.

Вытряхнула пуховку из пудреницы. Протерла зеркало:

– Повернись лицом к лампе.

И когда Егор молча это исполнил, пустила ему световой блик в глаза.

Зрачки не сузились, как это произошло бы у обычного человека, а расширились. Сашке на долю секунды открылся сумрачный, съежившийся, будто лишенный воздуха мир. Потом Егор зажмурился.

– Не закрывай глаза!

Она попробовала еще и на этот раз увидела его изнутри: человек-слово на полпути к реализации, сложнейшие преобразовательные процессы, и все затоплено липкой сероватой жижей: страх? отчаяние? Но как ни всматривайся, как ни пытайся – разобраться в этом она сейчас не сможет, она, студентка третьего курса, еще не сдавшая свой экзамен…

Экзамен – послезавтра. А через несколько часов Егор потеряет мать, отца или брата. Сейчас, накануне потери, он явился к Сашкиному крыльцу – как будто она могла что-то изменить.

– Погоди… Мы выкарабкаемся. Мы сможем.

Сашка сжала его ладони, присваивая Егора, делая частью себя.

– Слушай меня, только меня. Мы проходим путь от человека к Слову, ты сейчас на самом крутом участке этого пути. Но когда ты преодолеешь его – когда ты поймешь наконец-то, чему тебя учат, – ты станешь абсолютным. Понимаешь? Бессмертным. Ты станешь Словом и выполнишь свое предназначение. Ты – орудие Речи, инструмент великой гармонии. Ты – участник мироустройства… будешь. А пока ты маленький человек. И должен бороться со своим страхом. Я пойду с тобой на зачет, буду ждать… И я тебе помогу.

* * *

Второкурсники сдавали долго. Сашка сидела у копыт бронзовой лошади.

Педагог из нее был никудышный, но она присвоила Егора так глубоко, как никогда не осмеливалась присвоить другого человека. Теперь она знала его лучше, чем даже маму. Она понимала его, как никто, – но сегодня утром, когда Егор, судорожно обнимая ее, нашел губами ее губы, Сашка отстранилась.

– Не время, – сказала голосом Портнова. – Сосредоточься.

Она понукала его, заставляла и тормошила, перекачивала Егору, будто донор, свою уверенность и волю к борьбе. Она отвела его на зачет – чуть ли не за руку:

– Нет ничего невозможного. Нет причин, чтобы ты не сдал! Иди!

С тех пор как закрылась дверь, прошел час. Потом другой. Студенты выходили по одному, по двое, кто-то сразу закуривал, кто-то кидался кому-то в объятия, кто-то хохотал не переставая; постепенно становилось шумно, второкурсники гонялись друг за другом по коридору, Сашка вспомнила полузабытое: «О чем поют воробышки в последний день зимы? Мы дожили, мы выжили, мы живы, живы мы!»

Они были как забавные зверюшки на приеме у ветеринара. Сашка сама не знала, откуда ей в голову пришло такое сравнение. Зверюшки не понимают, что происходит, ими руководит животный страх. А потом, будучи отпущены на волю, они радуются, вот как сейчас.

Пройдет еще год, не меньше, прежде чем серый туман в их сознании развеется и они увидят Гипертекст во всем его блеске и совершенстве. Поймут свое место в нем – и обомлеют от радости.

Сашка прикрыла глаза. Нет, радость – слишком мелкая человеческая эмоция; то, что она испытывает перед лицом Гипертекста, можно выразить только словом истинной Речи. Вот этим, ярким и острым, изумрудно-зеленым и опаловым, а в графическом изображении… Где тут были бумага и карандаш?

Помня о запретах, она рисовала только эскизы. Только элементарные, не изъявляемые, наброски слов и понятий. И так увлеклась, что едва не пропустила конец зачета.

Егор вышел из аудитории последним. Прошел несколько шагов по коридору – и остановился. Увидев его лицо, Сашка сразу все поняла.

– Послезавтра пересдача, – он смотрел прямо перед собой. – Но я не могу… Не могу.

* * *

«Время – понятие грамматическое. Это ясно или надо объяснять?»

Сашка оставила якорь в «сейчас происходит». И рванула в «сегодня происходило». Так далеко, как только смогла.

…Второкурсники сдавали долго. Сашка сидела у копыт бронзовой лошади. Так; она перекинулась назад на одно только действие. Если за «действие» принимать «зачет».

Студенты выходили по одному, по двое, кто-то сразу закуривал, кто-то кидался кому-то в объятия, кто-то хохотал не переставая. Постепенно становилось шумно. «О чем поют воробышки в последний день зимы? Мы дожили, мы выжили, мы живы, живы мы!»

Глядя на них, Сашка вытащила из сумки бумагу и карандаш. Набросала несколько графических понятий. Человеку в человеческом теле трудно думать словами истинной Речи. Они трансформируются в громоздкие образы, очень красивые, но на скорость мышления это влияет фатально…

Егор вышел последним. Прошел несколько шагов по коридору – и остановился. Увидев его лицо, Сашка закусила губу.

– Послезавтра пересдача, – он смотрел прямо перед собой. – Но я не могу… Не могу.

* * *

Сейчас. Тогда.

Сашка опять сидела у копыт бронзовой лошади. Наверное, она что-то напутала с понятием «действия»; вероятно, то, что происходило сейчас с Егором, было сложнее обыкновенного зачета с началом в десять утра и предполагаемым окончанием в два. А может, Сашке просто не хватало опыта и умения: возвращаясь в прошлое еще и еще, она всякий раз оказывалась перед закрытой дверью.

– Сашенька, а что это вы делаете?

Стерх только что вошел в институт с парадного входа. Полы его длинного черного пальто были выбелены снегом. Сашка прекрасно помнила, что на первых ее «пробах» никакого Стерха не было.

Значит ли это, что мнимый горбун живет – существует – вне времени вообще?!

– Я не для того учил вас оперировать грамматическим временем, Саша, чтобы вы болтались, как цветок в проруби… Учтите на всякий случай: на экзамене никакой самодеятельности. Делайте только то, что записано в экзаменационном листе… Вы сторожите этого мальчика, Егора Дорофеева?

– Да. Он…

– Глаголы в сослагательном наклонении часто страдают от недостатка воли, – Стерх