Инспектор подозвал одного из ликвидаторов, ткнул в меня пальцем: «Под заклинанием?». Тот глянул, провёл детоскопом и объяснил: говорить смогу, а вот обездвижение только маг снимет, само никак не спадёт.

Впереди ждало ещё одно испытание: лежать рядом с трупом Тайрона. Он на полу, я на заднем сиденье паромобиля. Ничего, выдержала, хотя это далось тяжело. Не думала, что мне будет так плохо, что я люблю этого мерзавца. После смерти некроманта всё стало таким… блёклым, что ли. Беззвучно плакала, жалея, всех и вся. Себя в первую очередь, но и его. Вот она, запоздалая реакция на стресс! Всю трясло, аж зубы стучали. И Тайрон, оказалось, это больно — видеть его мёртвым. Надеюсь, перерождение существует, и в новой жизни он станет кем-то очень хорошим.

Закрыла глаза, благо заклинание позволяло дышать, моргать и глотать, и так пролежала до самого полицейского участка. Тяжело, больно, но я выдержу. Когда маг снял заклинание, попросила разрешения посидеть немного с Тайроном, всего пару минут. На меня взглянули, как на сумасшедшую, но позволили.

Некромант уже остыл, но черты лица остались прежними. Сидела на стуле и смотрела на тело на столе. Оказывается, парцилен оставляет на коже ожог. Вот оно, место соприкосновения со вспышкой — под лопаткой. Рубашка оплавилась, дырочка на звезду похожа.

С нежностью провела рукой по волосам, поцеловала и вышла, не оборачиваясь. Всё, кончено!

И я действительно смогла, хладнокровно подтвердила в морге личность Тайрона, дала показания против него. Высказала предположение о магическом характере аварии, поведала об экспериментах некроманта, не стала скрывать его отношения ко мне. Даже вызвалась помогать следствию не как свидетель: отказали. Видимо, каждому своя камера, вот и я металась в собственной клетке кошмаров. Работа помогла бы забыться, но увы!

Ничего, всё пройдёт, Магдалена, всё могло быть и хуже.

А тот король из колоды не рыжий. Ошиблась хассаби Береника, это я из книг узнала: чем ещё заниматься под домашним арестом? Линию защиты продумала, выкручусь, а думать постоянно о плохом нельзя: зацикливаешься.

Судебный процесс выдался громким и всколыхнул высший свет всего Амбростена. Шутка ли — некромантом оказался уважаемый дворянин! Многие отказывались верить, утверждали, будто Тайрона подставили, грешили на меня, тварь такую, опорочившую ради денег и раскрытия дела честного человека, но факты говорили иное.

На заседании я ещё раз увидела Амалию Лоон. Она пришла не одна — с мужем, вся в чёрном, в глубоком трауре. На вопросы отвечала односложно, много плакала. О брате не сказала дурного слова, обо мне тоже. Странно, Тайрон не лукавил, а я думала, соврал об Амалии. Нет, она единственная из всех не оскорбила, даже молчаливо пожалела — мелькнуло нечто такое во взгляде. Даже неловко стало.

Меня допрашивали с особым пристрастием, и обычным, и магическим способом. Пришлось денёк даже посидеть в камере предварительного заключения. Потом меня выпустили, вернули под домашний арест.

Один раз видела Лотеску вне зала судебного заседания. Он выглядел сосредоточенным и одновременно разговаривал с моим защитником и кем-то ещё по приватной связи. Завидев меня под конвоем, махнул рукой и подошёл на минутку. Никаких слов сочувствия, простая констатация фактов: «Всё не так плохо, по уголовной статье не пойдёте, только сама себя не оговорите». И всё, всякий интерес потерян. Не удержалась и напомнила о совместной ответственности.

— Дача заведомо ложных показаний карается по закону, — нахмурившись, отчеканил первый зам. — И не надо вешать на меня свою безответственность.

— Если бы вы…

— А вы? — выразительно глянул Лотеску, мол, вообще-то не моя вина. — Я и так тут распинаюсь, характеристику положительную написал. Или увольнение покоя не даёт?

— Да, — призналась я, глядя прямо ему в глаза. Терять нечего, он уже не мой начальник. — По инструкции меня должны временно отстранить от работы.

— Раньше надо было об инструкциях вспоминать, ишт Мазера, — повысил голос Лотеску и холодно попрощался.

Потом узнала: за меня ему впаяли предупреждение. Вот и злился. Но, к чести Лотеску, действительно назвал мой проступок ошибкой, «которую может совершить каждый», а не злостным преступлением. Однако уволил же. И Алину уволил. Она в Карательную инспекцию так и не вернулась, хотя проверка уже закончилась.

Бальзамом для души стало объявление о слушанье дела Невриса. Вот ему впаяют по полной. Жаль, заседание закрытое, а то бы, если б отпустили, сходила.

К счастью, первоначальные обвинения сняли, хотя и сурово наказали за халатность. Прокурор требовал два года тюрьмы, в итоге обошлось без арестантской робы: учли смягчающие обстоятельства и фактически раскрытое, хоть и с нарушением правил, дело. В итоге — мелкое соучастие, запрет работы по прежнему профилю в течение семи лет (не десяти!) и штраф в пользу государства. Из зала суда вышла свободной, даже без судимости, с парой рхетов в кармане. Большая часть сбережений перекочевала в казну, остаток потратила на еду и оплату жилья. Конечно, можно было бы уехать к родителям, но я не желала возвращаться к тому, с чего начала.

Поразмыслив, устроилась работать в магазин. Могла бы и горничной, но не тянуло мыть отхожие места для хассаби. А так с улыбочкой продавала женское бельё. Доход, разумеется, не такой, как прежде, поэтому присматривала новую квартиру. В прежней могу пожить до осени, а потом придётся устроиться по средствам. Ничего, зато в долги не влезу, откладывать смогу. Так и поступила, уже в августе обосновавшись на новом месте. Заодно с тягостными воспоминаниями покончила.

Не спорю, могла бы пойти к Гарету, повиниться и сэкономить на жилье, но считала это неприемлемым. Я выгнала его, разорвала отношения, не любила — и тут вдруг: «Здравствуй, милый, прости, сглупила?» Другие могли, я нет, хотя видела Гарета на судебных заседаниях. Он не подходил, только смотрел со зрительской галёрки. Значит, правильно, ещё один повод не вешаться на шею прошлому. В конце концов, у Гарета тоже проблем хватает, штраф до сих пор выплачивает. И правильно, что расстались: любил бы, хоть раз бы подошёл. В итоге просто позвонила, благо сумела купить простенький диктино со второго жалования, спросила, как дела, и всё. Гарет тоже не выказывал желания броситься в объятия, более того, кажется, разговаривать вообще не хотел. Ну и ладно.

С работы домой ходила пешком: экономила на парчеле. Дорога шла через мост короля Эстефана, и я частенько останавливалась, смотрела на воду.

Кошмары до сих пор снились, наверное, поэтому в голову лезли всякие мысли. К целителю бы сходить, но приём и лекарства дороги, поэтому решила повременить до зимы, а пока попить травки.

Тайрона похоронили, я даже отыскала могилу. Пришла, хотя давала слово никогда не бывать. Женщина — существо слабое и мягкотелое, жалостливое. Вот и я тоже. Постояла, посмотрела на скромное надгробие и ушла. Только на душе камень остался.

В воде отражались огни набережных, плавала палая листва; изредка проносились мимо огне- и паромобили. Ночь, все порядочные люди спят, только я смотрю на воду. Эх, прежде бы в клуб завалилась!