головного дозора, без работы с картой, не говоря уже о рекогносцировке местности. Даже беспилотник не запустили. Колонна прошла позиции батальонов фланговой дивизии (!) — те просто охренели от такой бестактности и вопиющей дерзости (ходить в атаки колоннами — тактика начала девятнадцатого века), замахали, останавливая, но та упорно двигалась вперёд.

В результате выползла на другой, девственно нетронутый опорник и… А дальше классика жанра: подбивается первая машина, затем замыкающая, а дальше не спеша, как в тире по тарелочкам, расстреливаются все остальные. Результат: штурмовой батальон приказал долго жить. Слава богу, вытащили «трёхсотых», а «двухсотые» так и остались там лежать. До сих пор. Пройдут по категории «пропали без вести». В результате полк лишился штурмового батальона. А виноват во всём, конечно, комбат. В исполнении комдива, конечно.

У него еще немало сверхгениальных, нетрадиционных, почти стратегических решений. И вот ведь как: знают же о художествах комдива наверху его прямые и непосредственные начальники, а тронуть не моги! Кем выдана охранительная грамота — чёрт его знает, да только пока такое чудо (а их немало) гробит нашу армию, толку не будет. А волонтерам на заметку: прежде чем передавать машину в подразделение, узнайте, есть ли там негодяи, которые эту машина просто-напросто РАССТРЕЛЯЮТ! Или продадут — и такое бывает.

А может быть, это не самодурство, а ретивое исполнение приказа кого-то ого-го какого ранга?

Кто-то обвинит меня в дискредитации армии. ОКСТИТЕСЬ, господа! Это комдив её дискредитирует и, даже больше — гробит. Я лишь сказал о крайностях, которые стали системой. А поведали нам об этом полковнике военные прокуроры, которые в бессилии разводят руками. Ну можно наступить на хвост какому-то комбату или даже комбригу, скрысятничавшему жалованье бойцов, а это фигура весомая, к нему без комкора или командарма на пьяной козе не подъедешь. Впрочем, он не один такой экземпляр — дураков и подлецов хватает.

Вот такая вот ложечка дёгтя (нет, пожалуй, черпак) в бочку мёда.

2

Мобилизованный Иван М., он же Ванечка, разведчик батальонной разведки мотострелкового полка. Один из тысяч солдат России. Настоящий. Не придуманный косноязычными органами пропаганды. И то самое чистое, не искажённое гримасой стяжательства, лицо нашей армии.

У нас как-то принято в обиходе несколько снисходительное отношение к мобилизованным. Мол, неподготовленные, не очень мотивированные, в панику впадающие и чуть ли не интеллектуально ущербные, раз сбежать от мобилизации не смогли или не захотели… Мобики одним словом. Чуть что, списывают на них иные командиры случающиеся неудачи — всегда «ходячая» причина под рукой, эти мобилизованные. Что греха таить — всё бывало по первой: и «пятисотыми» некоторые с позиций драпали, и неумёхи были, и с дисциплинкой нелады. В прошлом всё это, давно в прошлом, сейчас многие из них фору дадут кадровым, контрактникам, чевэкашникам.

Ваня из мобилизованных. Тогда их целая рота влилась в батальон, который с маниакальным упорством утилизировали наши стратеги под Тернами. И до сих пор там же топчемся. Через неделю от его роты остались трое. При интенсивности и бездарности тех осенних боёв — это типично. Он не стал ждать, когда придёт пополнение и сформированный батальон вновь бросят под мины и снаряды и прибился к разведчикам. Те приняли парня сначала настороженно и снисходительно, но после первых же вылазок держали за равного. Так и прижился.

Он среднего роста, но широкоплеч и крепко сбит. На вид чуть за двадцать, а седина уже щедро сыпанула на его коротко стриженную голову. С едва заметной хитринкой в снайперском прицеле карих глаз, эдакий сельский мужичок, сноровистый, цепкий.

Он встретил нас широченной улыбкой и распахнутыми во всю ширину плеч руками. Солнце палило нещадно, поэтому Ваня устроил постирушки во дворе, или, как он сказал с улыбкой: на пленэре. Хоть голый торс и признак расслабухи, но здесь тыл: как-никак целых три километра до траншей, так что можно себе позволить не только в корыте пену взбивать, но и позагорать заодно.

От плеча через всю грудь вниз витой перевязью красный шрам. Это осколок располосовал, когда броник сняли, чтобы перевязать простреленное плечо.

Он ушёл из госпиталя не долечившись, иначе угодил бы в какую-нибудь иную часть. Вот у немцев строго: после госпиталя только в свою часть, да и как иначе, если всё слажено, сбито, чувство локтя, ему цену уже знают, и он тоже. В госпитале не успели закрыть историю болезни, поэтому записи о ранении в военном билете не будет. Не будет и обещанной компенсации. Зато замполит полка ставит его в пример: вот так всем надо Родине служить. Бывший зэка, ныне отчаянный штурмовик Толян, съёрничал: «Экономия Родине какая — целых три мильёна. А если помножить на всех „трёхсотых“ — так это же целый ероплан можно купить». Толяну каверзное словцо в речь замполита ввинтить в кайф, у него жизнь измеряется атакой, а Ваня лишь только глаз прищурил и так глянул на замполита, что тот впредь их батальон обходил за версту.

Ваня — всеобщий любимец за смекалку, трудолюбие, неутомимость. Он — надёжен, и этим всё сказано. Домик стоит на отшибе хуторка, огорожен условным забором из профлиста, калитка в сад запирается черенком лопаты. Пока мы покуривали под аккомпанемент всего арторкестра, развалившись на духмяной траве, уже успевшей настояться после ночного дождя, Ваня подошёл к калитке, осмотрел острым взглядом сад и подкрадывающийся со стороны реки сосняк с густым подростом — идеальные условия для разведчика вообще и укроповского в частности. Подсунув под ручку черенок лопаты, подёргал калитку: крепок запор, с той стороны не открыть. Удовлетворённо хмыкнув, он вернулся, на костерке сварил кофе — крепкий, ароматный, но запах трав не перебил, и стал угощать. Хоть у всех кофе сидел уже поперёк горла — опились по приезде, но отказать не могли: не обижать же Ванечку.

У него уже третье ранение. После последнего был гарантирован отпуск для реабилитации, но он предпочёл быть среди однополчан. Они заценили: максимально старались облегчить его жизнь, освободили от дежурств, приносили какие-нибудь вкусняшки.

Командир страдальчески корчит свою небритую рожу и говорит, что он без Вани словно оглох и ослеп. Никакие беспилотники не заменят его чуйку, умение видеть и слышать, а тем более таскать «языков». У него целый взвод разведки, но выбыл Ванечка, и разведчики как-то сникли, будто стержень вынули. С надеждой говорит, что надеется на его выздоровление к наступлению. А что оно будет, это наступление, никто не сомневается.

Переглядываемся с Витей и как бы ненавязчиво предлагаем командиру: а может, мы сгодимся? Ну всего-то ночку и побродим, тряхнём стариной, фору