– Я согрешила и не могу простить себя.

– Можно простить все, даже смертный грех. Но просить об этом недостаточно. Нужно поделиться с кем-то своей виной, обнаружить ее – это первый шаг к избавлению.

Тогда Сандра склоняет голову, закрывает глаза и чистосердечно во всем признается. Аборт; любовь, утраченная и обретенная; наказание, какое она избрала для себя. Все происходит совершенно естественно, слова выплескиваются из самых глубин. Ей казалось, что она сбросит с себя тяжелый груз. Но ничуть не бывало: все уплотняется. Пустота, которую оставил в ней так и не рожденный ребенок, зарастает. От тоски, терзавшей ее последние месяцы, остается один только шрам. Сандра чувствует в себе перемены, она обновляется, становится другой.

– И на моей совести лежит тяжкий грех, – говорит под конец Маркус. – И я отнимал жизни, точно так же, как ты. Но разве этого достаточно, чтобы сделать нас убийцами? Иногда убиваешь потому, что так надо: чтобы защитить кого-то или из страха. В таких случаях правосудие должно воздавать иной мерой.

От этих слов Сандре стало легче.

– В тысяча триста четырнадцатом году в области Ардеш на юге Франции чума косила людей. Воспользовавшись эпидемией, банда разбойников терроризировала жителей: грабила, насиловала, убивала. Люди, и без того на грани выживания, были смертельно напуганы. Тогда священники с гор, без вооружения, без боевого опыта, объединились, чтобы оказать сопротивление злодеям. И в конце концов победили. Божьи люди, пролившие кровь: кто бы мог им простить? Когда прелаты вернулись в свои церкви, жители славили их как избавителей. Благодаря этой их защите в области Ардеш больше не совершалось преступлений. И люди стали называть тех священников изгоняющими тьму. – Маркус берет свечу, зажигает ее спичкой и протягивает Сандре. – Вот почему наши действия надлежит судить не нам… Мы можем только молить о прощении.

В свою очередь Сандра берет свечу и зажигает ее от свечи Маркуса. Потом они вдвоем зажигают все свечи, выставленные у ног Христа Судии. По мере того как возрождается к жизни единое пламя, Сандра чувствует себя освобожденной, как и предрек ей пенитенциарий. Воск снова капает на тусклый мраморный пол. Сандра умиротворена, довольна: она готова к возвращению домой. Свечение на стенах слабеет. Исчезают сияющие фрески, блистающие узоры. Мало-помалу капелла снова становится бедной, безликой. Продолжая зажигать свечи, Сандра случайно опускает глаза и замечает, что некоторые капли – красные.

Маленький венец из темных пятен. Но это не воск. Это – кровь.

Она поднимает взгляд на Маркуса: у того течет кровь из носа.

– Смотри-ка, – показывает она, потому что Маркус ничего не замечает.

Он подносит руку к лицу, глядит на испачканные пальцы:

– Такое бывает иногда. Это пройдет. Всегда проходит.

Порывшись в сумке, Сандра извлекает бумажные платочки, чтобы остановить кровь. Маркус берет платочек, прижимает к носу.

– Во мне есть много такого, чего я не знаю, – говорит он, запрокидывая голову. – Обнаруживая что-то новое, удивляюсь; раньше это внушало мне страх. Например, кровотечение из носа. Не знаю, откуда оно взялось, но это – часть меня. И я говорю себе: может быть, однажды это поможет мне вспомнить, кем я был раньше.

Сандра бросается к Маркусу, обнимает его:

– Счастливо тебе.

– Прощай, – отвечает он.

Он оставался в Припяти еще несколько месяцев, хотел убедиться, что никто больше не приедет за ним туда. Над своей последней жертвой он трудился долго и старательно. Не то что с другими, которые после двух-трех часов пытки выкладывали все. Понадобилось несколько дней, чтобы заставить жертву заговорить и рассказать о себе каждую подробность, передать ему свою личность. Странное дело: труднее всего оказалось вырвать у испытуемого имя.

Трансформист погляделся в зеркало.

– Маркус, – произнес он. Имя ему нравилось.

Он приехал в город три дня назад и снял номер в гостинице. Здание старинное, из окна можно любоваться черными крышами Праги.

Он имел при себе много денег, изъятых за долгие годы у людей, уступивших ему свое существование. И дипломатический паспорт Ватикана, отобранный у последней жертвы: оставалось только переклеить фотографию. Документ и так был фальшивый, выписанный на человека, обстоятельства жизни которого не совпадали с теми, что он вырвал у пленника. Это объяснялось просто.

Охотник не существовал.

Идеальный вариант для трансформиста. Стать человеком, которого никто не знает, значит окончательно избавиться от риска, что тебя рано или поздно разоблачат. Но он еще не мог быть до конца уверен. Нужно подождать, вот почему он здесь.

Он пролистывал записи, которые сделал в Припяти: краткое жизнеописание его новой личности. Только самые главные сведения, остальное он затвердил наизусть.

В эту минуту дверь в номер отворилась.

На пороге показался старик в темной одежде, с изможденным лицом. У него был усталый вид. В руке – пистолет. Но он не стал стрелять сразу. Вошел и закрыл за собой дверь. Его черты выражали спокойную решимость.

– Я нашел тебя, – сказал старик. – Я совершил ошибку и явился ее исправить.

Трансформист молчал. Он ничуть не смутился. Положил на столик листки, которые просматривал, придал лицу непроницаемое выражение. Он не испытывал страха – не знал, что это такое, его этому не научили, – им всего лишь владело любопытство. Почему у старика на глазах слезы?

– Я отправил самого способного своего ученика охотиться за тобой. Но раз ты здесь, значит Маркус умер. По моей вине.

Пистолет был нацелен на него. Трансформист никогда не был так близок к смерти. По самой своей природе он всегда боролся за выживание. И теперь не хотел, чтобы его убили.

– Погоди, – произнес он. – Ты не можешь этого сделать. Это несправедливо, Девок.

Старик замер. Изумление застыло на его лице. Не слова остановили его и даже не то, что незнакомец назвал его по имени. Но сами звуки.

Трансформист говорил голосом Маркуса.

Старик растерялся.

– Кто ты? – спросил он в испуге.

– Как это – кто? Ты не узнаешь меня? – В голосе звучала чуть ли не мольба. Ведь оружием трансформиста – единственным, какое ему требовалось, и самым действенным – была иллюзия.

На глазах у старика происходило нечто необъяснимое. Он присутствовал при своего рода преображении.

– Неправда. Ты – не он.

Хотя он точно знал, что прав, что-то останавливало его. Он испытывал к своему ученику самые теплые чувства. И был не в силах спустить курок.

– Ты был моим учителем, моим наставником. Всем, что знаю, я обязан тебе. И теперь ты хочешь меня убить? – Продолжая говорить, он подходил все ближе и ближе. Шаг за шагом.